Призрак Оперы. Тайна желтой комнаты. Дама в черном

Никого и ничего вокруг трупа, кроме каменного ножа, украденного старым Бобом. Это было ужасно, и этого было достаточно, чтобы вообразить себе все, что угодно. Подтверждение своих мыслей она видела и в глазах тех, кто находился напротив нее: журналиста и Робера Дарзака.

Однако с первых же слов Рультабиля она поняла, что сейчас он тоже озабочен только тем, чтобы спасти Старого Боба от подозрений правосудия. Стоя между комиссаром и только что явившимся судебным следователем, Рультабиль продемонстрировал им древнейший скребок человечества и принялся рассуждать об этом таинственном деле. Так как было абсолютно точно установлено, что вблизи убитого находились только перечисленные мною люди, то Рультабиль с поразительным блеском и логикой доказал, что настоящим виновником, единственным виновником происшествия является сам убитый. Если четыре человека у арки и два в комнате Старого Боба все время находились на глазах друг друга в момент преступления, значит, все произошло по вине самого Бернье. Весьма заинтересованный этой версией, судебный следователь поинтересовался, не знает ли кто-нибудь из нас причин возможного самоубийства привратника. Рультабиль пояснил, что, по его мнению, в данных обстоятельствах можно предполагать только несчастный случай. Само орудие преступления, как он иронически назвал древнейший скребок, свидетельствовало именно о несчастном случае. Убийца, вероятно, позаботился бы о более совершенном оружии, чем нож троглодита. Да и самоубийца не станет использовать для подобной цели старый камень. Этот скребок, вероятно, заинтересовал Бернье своей странной формой, и привратник поднял его. Происшедшая затем трагедия очень просто объясняется тем, что Бернье поскользнулся и упал с этим камнем в руках. Причем упал так неудачно, что заостренный треугольник поразил его сердце.

Был вновь вызван доктор, повторно осмотрена рана, и, сравнив ее с роковым камнем, ответственные лица установили, что именно он и явился причиной смерти. Теперь до признания несчастного случая оставался один шаг. Судебному следователю и комиссару потребовалось шесть часов, чтобы сделать этот шаг. Шесть часов, в течение которых они допрашивали нас без устали и без результата.

После окончания допроса госпожа Эдит и я остались сидеть в салоне Старого Боба, откуда все вышли. Дверь в коридор была открыта, и до нас доносились причитания матушки Бернье над телом мужа, которое перенесли в привратницкую. Между этим телом и израненным Старым Бобом — израненным, надо признать, столь же необъяснимо — мы и сидели, полные ужаса, не зная, что нам суждено еще пережить. Вдруг госпожа Эдит взяла меня за руку.

— Не покидайте меня! — взмолилась она. — У меня никого не осталось, кроме вас. Я не знаю, где князь Галич, и не получала никаких известий от мужа, оставившего мне всего лишь краткую записку, что он отправляется на поиски Тулио. Это ужасно! Господин Ранс даже не знает еще, вероятно, о смерти Бернье. Нашел ли он Палача моря? Именно от Тулио я и ожидала всей правды. И ничего! Это ужасно!

С той минуты, как госпожа Эдит завладела моей рукой и сжала ее в своей, я оказался преданным этой женщине всей душой и сказал, что она может полностью на меня рассчитывать. Тихим голосом мы обменялись несколькими незабываемыми словами, в то время как мимо нас по двору скользили туда и обратно тени представителей правосудия, сопровождаемые Рультабилем и Робером Дарзаком. Окно оставалось открытым, и Рультабиль, проходя мимо, каждый раз бросал быстрый взгляд в нашу сторону.

— Он следит за нами, — сказала госпожа Эдит, — возможно, находясь здесь, мы мешаем ему и господину Дарзаку. Тем лучше, мы не оставим этого места, что бы ни случилось. Не правда ли, господин Сэнклер?

— Надо быть признательными Рультабилю, — осмелился возразить я, — за его вмешательство и за молчание относительно древнейшего скребка человечества. Если бы следователи узнали, что этот каменный кинжал находился у Старого Боба, то трудно сказать, чем бы все это кончилось. А если бы они вдобавок проведали, что сказал Бернье перед смертью, то версия о несчастном случае стала бы весьма проблематичной.

Последние слова я произнес с особым значением.

— О, — гневно ответила она, — я боюсь теперь только одного, да, я боюсь только одного…

— Чего же?

— Я боюсь, что он спас моего дядю лишь для того, чтобы окончательно его погубить.

— Как вы могли такое подумать? — воскликнул я, без особой, впрочем, уверенности.

— Мне кажется, что я прочитала это по глазам вашего друга. Но у меня нет полной уверенности, иначе бы я предпочла иметь дело с правосудием. Во всяком случае, надо быть готовой ко всему. Я буду защищать старика до конца! — убежденно произнесла она и показала мне маленький револьвер, который прятала в платье. — И почему только нет князя Галича?

— Опять князь Галич! — не удержался я.

— А вы готовы меня защищать? — спросила она, посмотрев мне в глаза испуганным взглядом.

— Готов.

— Против всего света?

Я колебался.

— Против всего света? — настойчиво повторила она.

— Да.

— И против вашего друга?