Время между тем близилось к обеду, но это только так говорится у тех, кто может позволить себе обед. Те же, для кого все эти «обеды» оставались сплошной условностью, устроились на тумбе в углу рыночной площади, там, где к собору отходит небольшая улочка, поставили колесную лиру на землю, вынули из кошеля два куска хлеба и поделили их пополам. Хендрикье хоть и была крошкой, но ела как взрослый мужчина; в этом была особенность карлицы, поскольку, в силу малых размеров, она быстрее переваривала пищу и, соответственно, быстрее начинала испытывать голод.
Тут на колесную лиру упала тень. Аларт не переменил позы и головы не поднял – он не видел этой тени, но Хендрикье все видела и пронзительно взвизгнула:
– Кто ты такой и что это ты тут делаешь?
– Я такой же, как и вы, – отвечал Йоссе ван Уккле. – Пришел неизвестно откуда в поисках поживы среди здешних благоразумных горожан, а потом, разорив их карманы, уйду неизвестно куда.
– Ишь ты, как выражается! – сказала Хендрикье нелюбезно. Она не без оснований увидела в Йоссе конкурента.
– Хотел вот спросить у доброго хозяина, – обратился Йоссе к Аларту, – не могли бы вы поменяться со мной шапками?
– Это еще зачем? – пробурчал Аларт. – Мне и моя шапка подходит, а чужая может оказаться вшивой.
– В таком случае обменяемся и вшами, и мыслями, – сказал Йоссе. – Ибо сказано в одном арабском трактате, что вши питаются мыслями. Поэтому у мудрецов вши тощие, а у глупцов – жирные.
– С чего бы? – удивился Аларт. – Должно же быть наоборот.
– Да ведь у людей всегда так: у кого много, тот не делится, а у кого мало – готов и последнее отдать. Вот почему вшивый глупец всегда глупее глупца, у которого вшей не водится.
– Это разумно, – сказал Аларт, снимая шапку. – А для чего тебе моя шапка?
– Хочу, чтобы меня не узнавали на улицах, – объяснил Йоссе. – Случилось так, что мой брат по братству Арифметиков вместе с нашей сестрой, ее милостью Сложением, сложился в причудливую фигуру и улетел в стеклянном шаре, поэтому-то на наше братство ополчились местные и не дают мне прохода. Но в твоей шапке они меня не узнают, потому что люди всегда смотрят на шапку, а не на лицо.
– Не помню я, на что там смотрят люди, – сказал Аларт. – Потому что давно потерял зрение. Я ношу свое зрение в колесной лире.
Йоссе с любопытством заглянул в колесную лиру, но стихи, которые до сих пор подглядывали оттуда за незнакомцем, быстро попрятались по темным закоулкам, и Йоссе ничего не увидел.
– Это я, – подала голос Хендрикье. – Я его зрение. Он меня в колесной лире носит.
– А ты кто? – поинтересовался Йоссе.
– Когда жена, а когда обезьянка, – ответила Хендрикье.
– Это тебе повезло, брат, – обратился Йоссе к Аларту. – Твоя обезьянка умеет говорить. У меня-то осталась только философская жаба. Но она все время молчит.
– Может, оно и к лучшему, – сказал Аларт, за что Хендрикье больно ущипнула его за ногу.
– Говорят, для занятий философией необходимо обзавестись деньгами, да так, чтобы хватило на пару лет беззаботной жизни, – продолжал Йоссе. – Это серьезный философский вопрос. Ведь без денег невозможно питаться.
– Глубокий вывод, брат, чрезвычайно глубокий, – сказал Аларт. – И долго ты к нему шел?
– Я вовсе не шел к нему, – отвечал Йоссе, – ибо я по нему иду. Подобно тому, как обычный человек идет по дороге, философ идет по тому выводу, что без денег не бывает еды. А раз так, то на еду приходится зарабатывать.
– Верно, – подтвердил Аларт.
– А зарабатывая на еду, невозможно заниматься философией, ибо и то и другое требует примерно равных затрат времени.
– Не поспоришь.
– Поэтому я в основном не ем.
– Мы уже доели наш обед, так что здесь тебе не перепадет ни крошки, – сообщила Хендрикье.
– Я сейчас не про ваш обед, а про свой, – возразил Йоссе. – Чужие обеды меня не интересуют.
– Разумно, – сказал Аларт. – Сразу понятно, что ты философ.
– И раз я философ, не имеющий денег, то, стало быть, служу живым отрицанием постулата Альберта Великого о том, что для занятий философией необходимы немалые деньги.
– Альберта какого-то приплел, смотри ты, – плюнула Хендрикье. – Ты получил свою шапку, брат, вот и ступай себе с миром. Только свою-то шапку оставь, а то моему господину в голову надует.
– Надеюсь, ему надует немного лишнего ума, – сказал Йоссе. – Впрочем, шапку пусть наденет. Лишний ум на то и лишний, что он не нужен.
Тут Фромма вылезла из кармана Йоссе и потянулась ручками к Хендрикье.
– Это и есть твоя философская жаба? – спросила Хендрикье.
– А на кого она похожа? – вопросом на вопрос ответил Йоссе.
– А что она умеет?
– Да все, что умеют жабы и философы, – сказал Йоссе. – Ничего не делать, ловить языком мух, носить странную одежду и вызывать всеобщее удивление.
– Не знала, что жабы так могут.
– Разумеется, они все это могут, – сказал Йоссе. – И с помощью этой жабы я рассчитываю сегодня неплохо заработать.
– В таком случае оденусь обезьянкой, – решила Хендрикье. – Можем показать поединок между обезьянкой и жабой, а потом станцевать танец, если это не будет противоречить твоей философии.