Призраки Иеронима Босха

– Моей философии ни жабы, ни обезьянки не противоречат, – сказал Йоссе. – Как, впрочем, и деньги, и отсутствие их. Все зависит от угла зрения.

Он проводил их в таверну Яна Масса, где его приняли как старого знакомого, и лирник со своей крошечной женой и огромной лирой смог наконец отдохнуть под крышей, на более-менее мягкой кровати.

Городской праздник начался с великого шествия. Сделанный из соломы и покрытый полотнами слон стоял на большой телеге, а рядом с ним в изысканных позах застыли воины в одеждах, изобильно украшенных перьями. Далее подкатила телега с аллегорией Богословия, окруженной девами в белых одеяниях и с ветвями в руках. Потом появилась телега с аллегорией Пустословия; тут уж рассыпались все цвета радуги, а само Пустословие, представленное мужчиной большого роста, с грудью и задницей из набитых соломой тюфяков, что-то выкликало и давилось от смеха. Все они, несмотря на разнородность манер, были оформлены изысканно и с большим вкусом.

Далее последовали, как и было задумано, повозки с гербами, повозки с дарами природы, повозки с дикими зверями (сделанными также из соломы) и повозки с животными прирученными (эти были настоящими и блеяли, мычали и лаяли на все лады). Словом, как будто весь Предначинательный псалом внезапно ожил и предстал перед горожанами.

Вот все это остановилось, заняв свои места, и редерейкеры начали свои выступления.

Стихи были звучными и полными глубокого смысла, который истолковывали для народа. Все вокруг слушали чрезвычайно внимательно. А чтобы народ не успевал соскучиться и не утратил драгоценного внимания, между стихами разыгрывались сцены. Таким образом, выступили уже Медицина и Поэзия – они спорили, кто из них важнее, ибо Медицина лечила тело человека, а Поэзия исцеляла человеческий дух. Слон ревел, поднимая хобот, для чего задействованы были два мальчика, прятавшиеся под полотняной попоной. Ревом слон присуждал победу Поэзии, однако затем возникали фигуры Лже-поэзии и Лже-медицины, и спор возобновлялся, покуда не приходил Добрый Самаритянин и не разгонял их палкой. Самаритянин, как известно, мог позаботиться и о теле человека, и о его душе, спор разгорелся лишь о том, в какой последовательности это делать.

Наконец настал решающий момент – вперед вышла Добродетель.

Стихи, толкавшиеся внутри колесной лиры, непрерывно хихикали: их смешили звучавшие с телег шутки, и кое-какие они старались запомнить и забрать себе, но еще больше смешила их высокопарность, с которой изъяснялись такие персонажи, как Поэзия и Самаритянин:

Хоть зря несчастье ближнего в пыли,
Лже-добродетельные мимо все прошли… –

Покатывалась со смеху Булочница, а Задница упала на зад и принялась дергать в воздухе ногами.

– Тихо, тихо, – шипела на них, заглядывая внутрь лиры, Хендрикье. – Хотите, чтобы вас обнаружили и выгнали вон?

– Мы-то не пропадем, – смеялись непристойные песенки, – мы-то бессмертные.

– Готовьтесь, благочестивые, – обратилась Хендрикье к виршам Гисберта ван дер Вина. – Скоро ваш черед. Помните, просачивайтесь по словечку через узкие отверстия. Если вырветесь из большого отверстия, то можете в полете скомкаться, а то и спутаться. В таком деле, как виршеплетство, спешить никак нельзя.

– Поняли, поняли, – глухо отвечали вирши. – Ах, мы волнуемся. Мы так волнуемся. Ведь это будет наше первое появление на публике.

Гисберт ван дер Вин взмахнул рукой, показывая, что наступает кульминационный момент.

Добродетель, которой надлежало вынести вердикт всем спорам и подвести итог, который выразился бы в призыве всем стать благочестивыми и более не грешить, открыла рот…

Вирши по словечку начали просачиваться наружу…

Но то ли пребывание в неподобающем обществе сказалось, то ли кто-то из гадких стишков прицепился, да только Добродетель произнесла на всю площадь следующее:

Сколь этот мир несовершен,
Уж опустел вина кувшин.
И в скорбный час, когда влекут
Меня туда, где стол накрыт,
Все мной содеянное зло
На скатерть грязную легло,
Оно порадует чертей,
Раздвинув ноги для гостей

.

Тут на башне Святого Иоанна громко зазвонил колокол, и бедные вирши так перепугались, что рассыпались по словечку и разлетелись в разные стороны.

В таверне Яна Масса было шумно. Казалось, половина города сюда пришла, и все сплошь горожане с достатком – эта таверна пользовалась хорошей репутацией, и хозяин ее слыл человеком добродетельным.