Призраки на холме

«Стиви – такой прекрасный псих», – думала Ниса. Понятно, почему тот парень приставал к нему, когда он был ребенком. Ужасно – она рада, что парень умер, но нельзя же быть столь уязвимым, особенно во взрослом возрасте. Как ему это удавалось? Холли однажды сказала, что, если за ним не присматривать, его имя попадет в криминальные сводки Нью-Йорка.

А теперь он играл в Скуби-Ду со своим звукозаписывающим оборудованием, как будто они снимались в «Неразгаданных тайнах»[51] или бродили по лабиринту фавна. Ей в нем это нравилось, как и его странные светлые глаза, длинные пальцы и падающие на лицо длинные волосы, а также неуместные приступы смеха, которые сводили Холли с ума. С ним Ниса чувствовала себя так, будто они старшеклассники, тайно шныряющие где-то, и им за это ничего не будет.

Взять хоть этот журнал. Он действительно думал, что она не видела, как он положил его обратно на полку? Позже она принесет стул и заберет его. Тот, кто его изрезал, был чокнутый на всю голову. На секунду ей вспомнился увиденный утром мальчишка. Она помедлила, глядя на стену. Но в верхнем коридоре окон не было.

Кроме того, ведь это журнал восьмидесятых годов? Он не мог принадлежать мальчишке, которого она видела. Вырезанные из него лица принадлежали людям, о которых Ниса никогда не слышала. Наверное, половина из них уже на том свете.

Но что там говорила Эйнсли? Что-то про семью?

Внизу Ниса могла делать вид, что Хилл-хаус – нормальный дом: кухня, гостиная, библиотека, бильярдная, оранжерея… Ладно, нормальный, если привык жить в Бодди-мэноре из игры «Clue»[52].

Наверху все было иначе. Желтая комната имела болезненный вид и напоминала угасающего инвалида. И эта дешевая новая мебель – зачем ее вообще туда поставили? Розовая спальня Аманды была немного симпатичнее, а вот комната Стиви с отвратительными фиолетовыми вещами – нет.

Этот коридор оказался еще хуже. Стоило Нисе войти туда, как все показалось ей не на своем месте; не только физически, в более глубоком смысле. Холли постоянно повторяла, что у Стиви особая интуиция, но не хотела признавать, что это правда и в случае Нисы. Она не просто умела сопереживать. Она обладала особой чувствительностью.

Именно поэтому она пела – чтобы коснуться людей на определенном уровне, что они замечали не сразу, а лишь по прошествии времени. Может, на следующий день, а может, гораздо позже они вдруг осознавали, что внутри у них что-то переменилось навсегда. Ее песня становилась частью их, как умеет только музыка. Словно шрам. Когда она так говорила, Холли подшучивала над ней, но это правда.

Верхний коридор Хилл-хауса казался ей полным шрамов. Ниса не понимала, где скрываются раны и насколько они глубоки, но знала, что они есть, – за дубовыми настенными панелями, украшенными роскошно вырезанными узорами листьев и винограда, лозами и лицами, или в затянутых паутиной нишах, где раньше стояли статуи. По коже у нее побежали мурашки, а в голове нарастало обманчиво легкое ощущение, какое бывает при температуре. Но лоб был холодным на ощупь, а руки еще холоднее, будто она только что вытащила их из сугроба.

Ниса натянула длиннющие рукава свитера Стиви на кончики пальцев. Она редко скучала по Западному побережью, но сейчас мечтала оказаться там, где тротуары излучали зной, а полуденное солнце своим жаром прогоняло облака. Стиви шагал рядом с ней, держа в руке микрофон, хотя кроме звука их шагов записывать было нечего. Отсюда она не слышала даже звука дождя или ветра.

Сколько лет пролежал там этот журнал? Наверняка лет сорок. А потом Стиви просто протянул руку и нашел его. Ладно, нельзя не согласиться, что он тоже чувствительный. Но ведь это может быть опасно, подумала она. Особенно здесь, наверное. Коридор казался заразным – если прикоснуться к стенам, подцепишь болезнь. Может, Стиви уже ее подхватил. Он шел так уверенно, почти как во сне.

Она отодвинулась от него, стараясь не подходить слишком близко к стене. Без окон невозможно было понять, день на дворе или ночь. Часы в телефоне показывали чуть позже полудня, но казалось, что сейчас намного позже. Иногда, уезжая, она чувствовала, что в том или ином месте время течет особым образом. Так было, например, на Ибице или в Седоне.

Здесь возникало ощущение, что всегда середина ночи, но не приятной ночи. По потолку высоко над ними крадучись пробирались тени. Но откуда они взялись, если тут нет окон? При тусклом свете с трудом удавалось что-либо разглядеть. И хотя она вся покрылась липким, холодным потом, воздух казался неприятно теплым и спертым, будто что-то дышало ей в спину.

– Тот, кто придумал это место, видимо, был пьян, – наконец нарушила она тишину.

– Или строители напились, – сказал Стиви. – Или вообще все. Неудивительно, что Эйнсли не может его продать.

– Да уж. Но кто-то потратил кучу денег. Все это…