– В это верю… А вот куда она
Званко покосился на руки Олега, вздохнул, прикидывая, что стоит говорить князю, а о чем стоит умолчать:
– Да ничего особенного, пустая болтовня. На каруселях катались. Пряники ели. Потом Неждана ленту купила, сказала, подруге отнести надо. Меня ждать оставила, велела не идти за ней. Я ждал-ждал, не дождался, решил, разминулись, вернулся в терем. Неждана почти следом за мной и явилась. Задумчивая очень, я не стал тревожить, думал утром поговорить…
Олег задумался.
– Подруга… Какая у нее тут подруга может быть, ежели она в Аркаим раз в год приезжает, на Ярмарку? – он огляделся, крикнул Лесю, подозвал к себе: – Ты скажи, о какой подруге княжна с вечера говорила?
Служанка полоснула княжича взглядом – мол, что он там натрепал князю, отозвалась:
– Да не говорила она ни о какой подруге…
– А кто здесь мог быть? Ну, из дома, например? Из старых знакомцев?
Леся насупилась, вспоминая:
– Да никого, княже. Я об том не ведаю. А ведала бы сразу и сказала, – она еще раз сердито покосилась на Званко.
Олег вздохнул:
– Ладно, ступай… – И тут же повернулся к княжичу. – Вот что, бери-ка ты дружину, самых верных ребят, человек пять-шесть, и поищи окрест. По домам, по шатрам посмотри, поищи следы Нежданы. Только спрашивай осторожно, понял? Нам лишних вопросов не надобно!
Званко кивнул – ему самому не терпелось скорее проверить свою догадку и заглянуть в дом аптекаря. Не зная тайных троп от Аркаима до него – три часа пути. Самое время сбираться, чтобы ночь в дороге не застала.
29
Малюта каким-то звериным чутьем понял – не с добром мчатся всадники. В его сердце отдавалась злость, с которой кони топтали копытами полевые травы, сила, с которой седоки били своих коней по взмыленным крупам, пришпоривали, оставляя кровавые рубцы на крутых боках.
Ветер доносил до его чуткого уха обрывки фраз с улюлюканьем.
– Чужие, Лесьяр… из города. Конные, семеро, – прошептал.
Хозяин все понял, подхватился:
– Быстрее!.. Малюта, живо в шкатулку!
Домовой коротко взглянул на распахнутое нутро простой деревянной шкатулки, какую когда-то высек из молодой сосны Лесьяр, приговаривая слова заветные, да чертя узоры особые. Без нее Малюта не может покинуть дом и остаться с хозяином. Без нее он станет скитальцем, примкнув к презренным марам.
– Я задержу их, – решил. Потому что другого выхода не видел.
Лесьяр, может, и поспорил бы, не будь у него за спиной перепуганной княжны, да не расскажи она о пробужденной Жнице. Но шкатулку оставил. Как знак, что вернется. Что домовой Малюта – не сирота бездомная.
Вздохнув и притворив за бежавшим хозяином и его гостьей дверь, домовой припрятал шкатулку, рассыпал на столе муку, перепачкал ею лицо, будто возился с тестом. Приготовил крынку с молоком.
На дворе послышался топот, кто-то взбежал на крыльцо и, с ноги, не потрудившись постучать, выбил дверь. Малюта, как был, с растопыренными пальцами, перепачканными тестом, выпрямился и застыл, с настороженным любопытством разглядывая незваных гостей.
– Ты… – услышал.
На пороге, раскрасневшийся от скачки, с прилипшими ко лбу светлыми прядями и горящим враждой взглядом, стоял княжич Званко.
– Я, – просто признался Малюта и почесал под носом – на и без того перепачканной физиономии остался свежий след еще жидкого теста.
Он хотел было сказать заготовленную фразу, мол, хозяина нет, на дальней заимке, будет к вечеру послезавтрашнего дня, ежели надо, мол, тогда и приходите, но не успел – слова застряли в горле, а самого домового подбросило вверх, прижало к перепачканному мукой и тестом столу. Руки больно заломило.
– Говори! – орал за спиной княжич. – Где снадобья, заготовленные твоим хозяином?!
И, не дожидаясь ответа, словно домовой удумал перечить, схватил за шиворот, перевернул лицом к себе и ударил наотмашь по лицу – на щеке Малюты загорелся след княжеской печати. Малюта застонал и рухнул на пол, перевернув себе на голову муку и заведенное в тазу тесто. Скорлупа разбитых яиц рассыпалась по полу, укатилась под лавку – Малюта автоматически приметил, чтобы потом убрать.
– Да побойся Сварога, княжич, – пробормотал, вытирая кровь с разбитой губы, – вот же все снадобья. – Он кивнул на расставленные по полкам и не припрятанные Лесьяром склянки, которые ворвавшиеся следом за Званко дружинники сгребали на пол.
Домовой с недоумением смотрел, как рассыпаются, смешиваются с пылью целебные мази, отвары, чудодейственные снадобья, рецепты которых Лесьяр годами собирал и высчитывал. Слышал, как с шелестом или тихой песней из них улетучивается накопленная магия и рассыпается волшба. С удивлением поднял глаза на Званко – по злобному оскалу молодого человека понял, что тот определенно, он пришел не за снадобьями. Словно в подтверждение его догадки, княжич схватил домового за грудки, заставил подняться на ноги и, приблизив к своем лицу, прошептал горячо, исступленно: