Продюсер бомжей

Пересчитываю деньги по второму кругу.

Сафронов, закинув ноги на стол, чистит замшевой тряпочкой голубые мокасины:

– Классные, правда?

Рядом с ним я всегда выхожу бледным, растрепанным, плохо одетым. Каждую неделю у него по-разному лежат волосы или бородка новой формы. Сегодня, вот, щетина зигзагами, а в прошлый раз была густая эспаньолка и завитые усики. Сафронов в душе – артист – и, как многие несостоявшиеся в творчестве большие шишки, очень любит наступить на горло чужой песне.

– Триста пятьдесят! – сдвигаю кучку пятитысячных на противоположный конец стола.

Одна спортивная сумка денег, и вашу новую песню слушает целый месяц вся страна!

«Лучшее радио. Все лучшее – только для вас!»

Сафронов не без удовольствия закатывает рукава, вытирает пальчиками уголки рта и пересчитывает выручку. Любовно укладывает бумажки картинкой к картинке. «Цена вопроса» – его любимое выражение.

Когда-то мы были друзьями. Настолько давно, что теперь это кажется неправдой.

От него зависит, какую музыку вы будете считать хорошей, какого артиста – талантливым. Кого вы полюбите в один миг и еще быстрей забудете. Какие мелодии будут преследовать вас из каждого ларька.

Еще больше от него зависят странные люди, единственный смысл жизни которых – петь со сцены.

Кто только не идет к Сафронову на поклон: сплошь знаменитости, про которых вы думаете, что у них все в ажуре, которым вы завидуете и говорите «мне бы твои проблемы». А проблема у нас одна.

В последнее время Вадик совсем слетел с катушек. Когда-то по-тихому брал взятки и говорил «спасибо». Радиостанции, где он работал до «Лучшего», были не такими влиятельными, доил он только начинающих.

Теперь же Сафронов заставил играть по своим правилам всех. Крупных звезд. Состоявшихся артистов. Серьезных продюсеров. Людей, чьи карьеры стоят слишком дорого, чтобы рисковать из-за десятки долларов.

– Пора сейф побольше брать, – он довольно ухмыляется и сгребает купюры жестом профессионального крупье.

Начинал Вадик, которого теперь нужно величать исключительно Вадим Борисович, скромно, но с нахрапом. Сначала референтом, потом музыкальным редактором на радио «Классика». Через год стал его программным директором и, набравшись опыта, перебрался на попсовое «Радио Бит». Он отвечал за новые песни, решал, подходят ли они под формат и утверждал плей-листы. Там-то мы и снюхались.

После «Бита» были «Диско ФМ», «Хитовое» и, наконец, «Лучшее». Карабкаясь вверх, Сафронов затаскивал и Галу ближе к звездам. Мы не выкисали из чартов, и теперь уже сложно сказать, правда ли мои песни были хитовыми или их просто крутили, пока они не проедали всем мозг. «Адекватный процент» с годами превратился в полный неадекват, но деваться было некуда, особенно с приходом Сафронова на «Лучшее радио». В случае размолвки с ним я мог потерять все.

– Триста пятьдесят. Есть! В покер или опять будешь сочинять под одеялом?

–Больше мне под одеялом заняться же нечем.

– Совсем мы твою загоняли, а? – гогочет Сафронов.

Пока мы пересчитываем деньги, Гала зарабатывает их на Камчатке, в Калининграде или на даче у каких-то силовиков под Сочи.

Благодаря нашей девочке, на счет продюсерского центра «Молчаноfff Рекордс» падают солидные суммы. По данным «Forbes», мои сбережения ежедневно пополнялись на тридцать тысяч евро, итого на девятьсот тысяч в месяц или десять миллионов восемьсот в год. Это не считая гонораров в конвертах, за которые «ИП Сердюк Г.А» подавала нулевые декларации.

– Может, подойдешь? Там один человечек будет с MTV. Тебе полезно помелькать.

За пятнадцать лет мне уже до тошноты обрыдло мелькать, попадаться на глаза, любезничать и выпивать на брудершафт, в отличие от Сафронова, который жить без этого не может.

– Надо новый мастеринг послушать.

– Ладно, мастери, папа Карло. Скоро тебе такую тему расскажу, закачаешься!

В последнее время мы разговариваем загадками. Я скрывал от Сафронова, что собираюсь отойти от дел, Сафронов скрывал что-то еще.

Под дверью сидит Йося, продюсер конкурентки.

– Вадим Борисович, я вам набирала… Вот… По записи, – лопочет секретарша.

– А, брат, здравствуй! Как дела? – Сафронов целует воздух над ухом Иосифа. – Прости, убегаю! Давай в другой раз, да?

На улице он также расцеловывается со мной.

Завидую ему: бесстыдству, с которым он получает удовольствие от такой жизни, легкости, с которой отказался от всего, о чем мечтал в юности.

Меня же постоянно точит огромный червь сомнения. Уже лет пятнадцать, с тех пор, как моя невеста и лучший друг подсунули мне это яблоко искушения:

– Сначала сделай себе имя, потом имя будет работать на тебя.

– Симфонической музыкой семью не прокормишь.

– Потерпи пару лет, потом будешь писать все, что захочешь.

– С твоим талантом мелодиста можно деньги грести лопатой.

Мне тридцать девять, и все, что я сделал до сих пор – полное говно, не имеющее никакого отношения к настоящей музыке…»

14.

Сольник в Кремле – это сплошные расходы и ноль навара.

Глубокий убыток.

Жопа.

Раскошелиться на конскую аренду, съемки, занести взятку за эфир… Каналу профит с рекламы, а ты в минусе.