Продюсер бомжей

Но если собрать аншлаг и пропихнуть концерт на «Первый» – это статус. Это сорок тысяч евро за полчаса на чеченской свадьбе. Это восемьдесят штук в месяц за рекламу витаминок в соцсетях.

Но теперь мне фиолетово.

С каждым днем становлюсь все ближе к народу: это раньше я ходил павлином через Кутафью башню, а сейчас плетусь в хвосте группы провинциалов, собравшихся поглазеть на сокровища Древнего Кремля.

Я заказал в секретариате пропуск, но все упирается в паспорт. Без него никак не миновать главный кордон охраны, даже по спецпроходке. Приходится делать вид, что слушаю экскурсовода с зонтиком.

Около Царь-пушки отстаю от группы, и, пока все фотаются, как воришка, крадусь перебежками до Успенского собора, а оттуда уже до «стекляшки» рукой подать. Там меня каждая собака знает.

Серые коридоры Кремлевского Дворца Съездов закручены так, чтобы вы никогда никуда не попали. Если не знаешь дороги, будешь тут блудить часами. Срезаю за сценой через кулисы.

В дирекции мне, мягко говоря, удивлены. Я никогда не прихожу сам после того, как улажены все детали.

Брови директора ползут по лицу на недосягаемую высоту, когда я говорю, что собираюсь отменить концерт. Чтобы забить самое козырное время – середину декабря, пришлось добавить к официальной цене еще половину стоимости аренды наличными.

– Однако, – говорит он. – Уже почти все распродано. От одного слова «возврат» мне дурно!

– Неустойка не проблема. Когда можно забрать деньги?

Старый жук так легко не сдастся. С большим неудовольствием он говорит секретарше, даме, старше самого Кремля, принести договор из архива.

– Форс-мажор, – заполняю паузу.

– Давайте, посмотрим, – он вытряхивает бумаги из файла и слюнит палец. – «В случае обстоятельств непреодолимой силы – военных действий, революции, забастовки, стихийного бедствия или эпидемии, не зависящих от воли сторон, участвующих в сделке, но ведущих к невозможности исполнения договорных обязательств…» У вас какой из этих форс-мажоров, хотелось бы уточнить?

– Забастовка. Нет, революция с военными действиями!

Похожий на советского конферансье, в немодном песочном костюме, директор Дворца съездов задумчиво стучит прокуренным ногтем по столу. Наклоняюсь поближе:

– Я претендую только на стоимость по договору!

Его брови ползут еще выше, он смотрит на меня, как на шизика.

– Отмена концерта… Нашел! «Если отмена мероприятия происходит за три месяца до согласованной даты, неустойка за аренду площадки составит девяносто процентов стоимости…»

Он выуживает из ящика стола калькулятор:

– Двенадцать с хвостиком выйдет.

Если перевести в рубли, нормально. В моем положении я рад каждой копейке.

– А по оборудованию? К оборудованию же это не относится?

Он недовольно вздыхает.

Одно бархатное полотно со светодиодами «Звездное небо» тянет на сто пятьдесят тысяч рублей! Амортизирующее балетное покрытие «Арлекин» – на двести пятьдесят, а радиоуправляемые площадки – на пол-лимона!

– По-моему, это будет справедливо, – говорю я, намекая на шестьдесят штук «зеленых», которые осядут в карманах старого прохиндея.

– Успеете еще повторно сдать! Я даже уверен, к вам придет один мой товарищ. Тот самый революционер!

Он просит зайти через неделю.

Жмот, но я выкружил почти полтора миллиона деревянных. Скромную, но со вкусом премьеру я себе обеспечу.

А Сафронов…. Ну что он мне сделает?

15.

Голова гудит, как будто меня привязали к язычку Царь-колокола и давай в него колотить со всей дури.

Пытаюсь приподняться. Перед глазами плывут бордовые волны.

Тело ломит. Во рту соленый привкус.

Надо же было так заспаться…

Лежу на чем-то жестком, очень неудобном. Руку занозит шершавая деревяшка.

Где я?

Ни черта не помню.

Под левым ребром как будто сверлят бормашиной. Бок весь липкий.

Память постепенно возвращается.

Казах…

На миллиметр приоткрываю глаза: веки склеились, через слипшиеся ресницы пробивается заблюренный свет. Мутит.

Щупаю лицо – похоже на сырую котлету.

На губе запеклась корка. На затылке шишка размером с мячик для гольфа.

Двигаю челюстью – больно.

Вспоминаю, как стою на светофоре между служебным входом Большого и «ЦУМом», листаю телефон. Тормозит тонированный «гелик». Из него выскакивают два узкоглазых, плотно сбитых коротышки. Один придерживает дверь, второй – прижимает мою голову, чтобы я не ударился, и заталкивает меня в машину.

Две секунды. Был человек – и нет человека.

Водитель дает по газам. Сижу на заднем сидении между двумя казахами, чувствую их плотные мускулистые ноги в спортивных штанах своими ногами.

– Здравствуйте, уважаемый! – говорит хорошо знакомый голос, который записан у меня как «Крыша».

Я даже не знаю, как его зовут. Как не позвонишь ему, ответ один: «Здравствуйте, уважаемый!»

Он поворачивается ко мне и улыбается, как старому другу.

– А в чем дело? – пытаюсь пыжиться.

Казах, а они все в шайке казахи, смотрит на дорогу и говорит в пустоту перед собой:

– Вы пытались обокрасть Бауржана Олжасовича. Бауржан Олжасович очень недоволен.

– Кого?! Меня вот обобрали, это да!

– Поверни вот сюда, – «уважаемый» показывает водителю съезд на Никольскую.