Продолжая движение поездов

– Я пригласила вас… попросила приехать… потому что мы – мы особенные. Мы живем вроде бы, но мы – снаружи мира. Мы смотрим, наблюдаем, вмешиваемся по минимуму. Мы ищем таких, как мы, а этого не может быть. Потому что мы – другие. Как бы не настоящие люди. Даже если мы все делаем, как они, – вступаем в связь с кем-то, у нас так не получается. Потому что мы – ну вроде как дети ангелов, я это так называю. Из света. Правда, я – уже нет, я отказалась… Но я тоже была. И все равно я – как вы… Мы одинаковы, мы одиноки, у нас нет и не может быть детей…

У Су не получалось говорить на – даже такую небольшую – публику. Она волновалась, слова не складывались. Ей казалось, что она была подготовлена, по крайней мере был в сознании некий план, «черновик», но сейчас не могла его нащупать. А теперь еще и Смаранда вынула из тайных карманов своих юбок фотографию и громко и отчетливо, с хрипотцой, сказала:

– Мои дети.

– Да, но…

Сузанне не знала, как прокомментировать затертое изображение, которое молча передавали из рук в руки. Сверху увидела: на фото пятеро, разного роста.

Вспомнила:

– Я пригласила вас всех, потому что думала, что вместе нам могло бы быть интереснее. Мы могли бы вместе проводить время. Может, есть у вас какие-то идеи? Совместная поездка или что-то в этом роде…

Стало тихо. Зеленые древесные тени из окна застыли на лицах, изменившихся странным образом: из ничем не примечательных, таких, какие всегда бывают у людей на соседних сидениях в поезде, стали чуждыми, совсем инопланетными.

Тишину прервал звонок в дверь.

Сузанне почти обрадовалась, что их общество пополнится: теперь, когда растерялась и не знала, как вести себя дальше.

На пороге стоял мужчина лет сорока. Она по инерции попросила его поторопиться, заходить, потому что все как раз обсуждают поездку, но запах древесного дыма, когда-то понравившийся, а теперь неприятно ударивший в нос, и небрежно переброшенный через плечо зеленый шарф помогли ей понять, кто это. Сузанне замерла. Потом еще раз попросила гостя войти, а сама остановилась в прихожей с громко стучащим сердцем и мыслью: для чего все это?

И тут увидела выход. То есть дверь перед собой. Тихо отворила дверь, только что запертую за человеком, в которого, как она считала, была тайно влюблена, и вышла из дому. Пошла по улице, в сторону супермаркета, где покупала к завтраку варенье в первый свой день в этом доме. Шурцу варенье не пригодилось, потому что он умер. Легко заплакала на ходу из-за Шурца, Шурца мертвого, а значит, завершенного, которого теперь не нужно опасаться, как раньше, как всех незавершенных людей, к которым нельзя привязываться, потому что никогда не знаешь, что они еще выкинут, как бы нежны они ни были, никогда не знаешь, во что они превратятся в следующий момент, их можно любить, но нельзя подпускать слишком близко, если хочешь вытерпеть жизнь.

Спускаясь в метро, Су думала о том, что бессмертие отменить невозможно, Керстин была обычной сумасшедшей, и все, все вернутся в простой мир, где каждый равен себе в следующий момент, где никто не меняется, потому что нет никаких моментов, и она наконец будет равна себе. В вагоне – разные лица, она стерла слезы, хотя ничего особенного в заплаканном лице среди других лиц не было. Сузанне беззастенчиво смотрела на покачивающиеся в ритме движения овалы: толстое-толстое лицо с пористой кожей и синей косметикой вокруг бесцветных печальных глаз; сухое небритое лицо, потрескавшиеся губы, равнодушие; лицо очень красивое, в невесомых веснушках, с проводками музыки, устремленными к ушам; лицо испуганное, в очках с толстыми стеклами, со слуховыми аппаратами в ушах; лицо черное, с широкими ноздрями, с прыщиками, прикрытое прядками вьющихся волос; лицо старческое, маленькое, суровое; лицо безумное, счастливое, белое под черными дредами; лицо отстраненное, склоненное к книге, усталое; лицо приятное, немного вытянутое, любопытное; лицо серьезное, с опущенными уголками накрашенного рта; лицо внимательное, устремившее на нее такой же изучающий взгляд, как она на него. Отвернулась, сделала безразличный вид.

Поднявшись из метро, шла по центральному проспекту, лица плыли на нее, озабоченные и спокойные, группами и поодиночке, она думала, что может, например, остановить мужчину и предложить переспать – легко понять по лицу, что он одинок, но в этом нет смысла, потому что ни одно лицо не остается надолго тем же, ни в чем нет смысла, и деревья качались, а машины ехали.

Возвращалась домой ночью, в вагоне было только несколько мужчин, явно не связанных между собой, так что в случае агрессии со стороны одного можно (нужно) было привлечь к защите других (высчитала глазами расстояния и траектории).