Скарлетт взглянула на изгиб красивых губ, которые всегда сводили ее с ума, и привычное желание начало подниматься откуда-то из глубин тела. Она замерла, но он мгновенно почувствовал ее замешательство и свою власть над нею…
– Как я посмотрю ему в глаза? – прошептала Скарлетт, ужаснувшись случившемуся.
Больше года ей удавалось сдерживать и его, и свои желания, куда в более соблазнительных ситуациях, но стоило приехать Ретту, как она забыла все на свете, и опять все кувырком. Зато Анри ликовал, она впервые отдалась ему, ради него самого, а не потому, что Батлера нет рядом.
– Останься со мной, ведь ты любишь меня!
– Ах, не будем сейчас об этом, – и она снова неистово бросилась в его объятия, словно наверстывая упущенное.
Ретт все понял, когда вечером приехал к ней.
– Прощание было слишком долгим и глубоким, – процедил он сквозь зубы.
Батлер был в ярости и с трудом сдержался, чтобы не ударить ее. Что-то порочное, жалкое виделось ему в изгибе ее губ, в ее позе, бессильно опущенных руках.
–Ты просто шлюха, Скарлетт! Шлюха по призванию, некоторые ведь занимаются этим не только из-за денег.
– Ну, тебе лучше знать, ты же так много с ними общался, – съехидничала она по привычке и посмотрела ему в лицо.
Ретт оторопел: золотые рыбки плескались, искрились счастьем в зеленоватых озерах ее глаз. Да она любит Анри и, кажется, опять этого не понимает! Боже, какое наказание эта женщина! Муж пробудил ее чувственность, и она обрушила ее на любовника. Ну как можно с нею жить, строить какие-то планы, когда она сама не знает, куда завтра заведут ее чувства?
– Так мы не поедем в Париж? – осторожно произнесла Скарлетт. – Ты еще не все знаешь.
– Достаточно, чтобы никогда с тобой больше не встречаться, – горько усмехнулся Ретт.
Батлер вернулся в отель, влил в себя полбутылки виски и свалился в кровать. Разбудил его Джакомо:
– Две недели ни слуху, ни духу, ошалел от любви, что ли? – он был рад его видеть, хотя лицо друга не предвещало ничего хорошего.
– Чем недоволен? Мало погулял, или графиня не приняла?
– Не говори мне больше про эту шлюху, все кончено.
– Чего так? Тем более надо обсудить! Пойдем-ка, дружок, обедать.
После третьей рюмки бренди, Ретт понемногу рассказал все.
Алерба еле сдерживался от смеха: Батлер, которого боятся даже очень сомнительные личности, так страдает из-за какой-то бабенки.
– Показал бы ее фотографию, что ли?
– Я же тебе показывал.
– Не помню, какая она.
После обеда они вернулись в номер, и Ретт достал альбом, в который уже успел разместить последние снимки, сделанные в Лондоне. Увидев фото миссис Батлер в бальном платье со шлейфом, итальянец присвистнул:
– Да она, как королева, а ты все шлюха, да шлюха, – у него были свои представления о таких женщинах. – Правда, хороша – брови вразлет, фигура…
– А танцует как, ты бы видел! – тяжело вздохнул американец.
– Знаешь, брат, мне вот со стороны видится все по-другому: фактически ее муж – этот художник, он все время рядом с нею, а ты – любовник, приедешь, сделаешь ей ребенка и был таков. Это с тобой она ему изменяет, а он ей все прощает, хороший парень. Дети, наверное, тоже его любят, он их рисует, играет с ними, дождешься, что они его папой начнут звать.
– Ты что мелешь, Алерба? – рассердился Батлер.
– Сам подумай, и поймешь, что я прав. Она привыкла к нему.
– Ладно, хватит о ней, – хмуро прервал его Батлер, – расскажи лучше, почему домой не поехал.
– Идея одна возникла, давай в Канаду метнемся.
– Зачем?
– Скупим золото у местных.
– И сядем в тюрьму за контрабанду.
– Не сядем! Рэй, племянник Гарри, слюбился с местной девушкой, в ее племени знают все тропы. Тебя можем и не брать, очень уж ты приметный.
– Нет, Джакомо, не годится твоя идея. У меня детей много, и заботиться о них некому. Тебя тоже не пущу, слишком ты мне дорог.
– Так и быть, уговорил, зимой не пойдем, а летом они нам сами все принесут.
Всю неделю друзья кутили, пьяный Ретт рассказывал про Париж, как хорошо было прошлым летом, как она его любила, как они ждали ребенка. А теперь его жизнь бессмысленна.
– Тебе ли жаловаться? Куда не придем, дамы глаз не спускают, а ты и не смотришь. Хоть бы ради меня какой разговор затеял.
Джакомо подмечал всё и время от времени подливал масла в огонь:
– Правда, графиню твою ни с кем не сравнить.
– Если бы мою, – возражал Ретт.
– Что ж ты хочешь, чтобы у такой крали и один мужчина был? Ты вот уехал, а ей как быть молодой, красивой женщине? Жить без любви, без ласки, вот как я живу один-одинешенек, ты вся моя родня.
– Так оно и есть, она все время одна. Не было бы Анри, был бы Эшли или кто еще, – согласился с другом Ретт, помолчав.
– Сам виноват, взял бы ее с собой, может она на руднике по доброте душевной и на меня глянула.
– Что бы я делал без тебя, Алерба, – обнял друга Батлер.
Итальянец старался не зря, острота обиды начала сглаживаться. Они перестали пить, однако на трезвую голову сильнее мучила боль теперь уже не измены, а утраты почти состоявшейся мечты.