Продолжение легенды

– Я хорошо помню вечер накануне, когда меня вдруг осенило, что Эшли ничего не знает о моей любви и достаточно лишь сказать ему об этом, чтобы он навсегда забыл Мелани. С этой мыслью я и отправилась на барбекю в трепетном предвкушении счастья, которое не покидало меня все утро вплоть до объяснения с Эшли. Все остальное вспоминается сумбурно, расплывчато, как в тумане: голоса девочек, отзывавшихся обо мне очень нелестно; болтливая Милочка, сумевшая проникнуть в тайну моего чувства к ее брату; осознание, что я вела себя слишком вульгарно, совсем как плебейка; уязвленная тобою гордость, оскорбленное самолюбие.

Теперь уже брови Ретта удивленно поползли вверх: неужели его слова могли что-то значить для нее в то время.

– Мечты самонадеянной девочки оказались несбыточными, самый прекрасный день жизни обернулся самым горьким, белый дом с колоннами навсегда отверг ее притязания, – продолжала Скарлетт. – Меня словно сбросили с облаков на землю, принц был забыт, все заполнило мерзкое, липкое чувство страха, что стану посмешищем всей округи… Тщеславие проявилось сильнее любви, и предложение богатого аристократа Гамильтона показалось спасением от всех бед. Чарльз побежал к отцу просить моей руки, а я стояла под шелестящей кроной дуба и давилась от слез. Мне было очень плохо, мучила жара, дурнота подступала к горлу, я все время боялась лишиться чувств, впервые пожалев, что при мне нет нюхательных солей, в которых никогда не нуждалась. Не знаю, как я оказалась в библиотеке, но уж точно не для того, чтобы снова встретиться с тобой.

– Провидение распорядилось по-своему, – улыбнулся Ретт. – Ты уже не выглядела ослепительной кокеткой, и я не мог остаться равнодушным к слезам девочки, нуждающейся в утешении. Ведь только я знал причину этих слез. Оглядевшись, я увидел графин с водой, хотел смочить платок и второпях пролил воду на твое платье. Зато ты очнулась, но еще не осознавала, где находишься, с кем, и приняла меня за Мамушку.

– Ну что ты застыла, как изваяние, – заправски ругалась маленькая леди, – сними быстро платье, оно мокрое, и вытри мне лицо, никогда теперь не буду слушать тебя и наедаться перед балом!

Эти слова Ретт не мог выдумать, и Скарлетт отнеслась к дальнейшему уже с большим вниманием.

– Неужели ты снял с меня платье?

– А что мне оставалось делать? Ждать, когда на крик соберутся твои сородичи и продырявят меня как решето?

– Говорят, ты неплохо стреляешь.

– Да, но я был один, а их много. Давай будем говорить о нас, как о неких посторонних людях – Он и Она. Так будет удобнее.

…Он достал свой платок, осторожно обтер её личико, ловкие руки ослабили шнуровку на корсете, дышать стало легко; потом дал ей отхлебнуть глоточек из крохотной фляжки, которую всегда имел при себе, дурнота прошла…

– Она, наконец поняла, что это не её дом, а рядом человек, который смеялся над ней? – вставила Скарлетт.

– Но Он был совсем другим: сама доброта, ни тени насмешки, ей уже не хотелось запустить ноготки в его физиономию. Она нуждалась в нем: с ним не надо было притворяться веселой, он знал, как ей грустно; его не надо было покорять, он не принадлежал к числу ее поклонников; он был единственным, кто понимал ее. И так было приятно поплакать у него на груди, слушая участливый мужской голос.

– Прямо-таки, на груди, – насмешливо хмыкнула Скарлетт и тут же осеклась: сколько раз не только Элла и мальчики, но и она сама забывала свои обиды и страхи на его широкой груди! Теперь она слушала его внимательно, стараясь не упустить ни единого слова.

…Ну что вы, дружочек, так расстроились, у вас впереди вереницы таких Эшли, он не ваш мужчина, не потому, что женится на другой девушке, а потому, что не способен оценить то, чем одарила вас природа.

– Зачем же он два года ездил к нам? Я думала, нет, знала, он любит меня! – плача, возразила она.

– Еще бы ему не любить эти глазки, эти губки, эти щечки, – приговаривал чарльстонец, вытирая ей слезы своим платком и невольно снова впадая в то состояние опьянения ее юностью, которое владело им утром. – Как все в ней удивительно сочетается: прямо ангельская детскость и соблазнительная округлость прелестных форм; наивность, забавное простодушие, природная естественность и отличное владение арсеналом жеманства.

Залюбовавшись ею, Он не заметил, что девочка успокоилась и тихонько разглядывает его, как некоего диковинного зверя.

– У вас такие блестящие волосы, чисто конская грива. Скажите, вы бы пригласили меня, если бы все-таки бал состоялся? – спросила она.

– Я не привык танцевать с маленькими девочками.

– Жаль! – снова взгрустнула она. – Мне кажется, вы превосходный кавалер. Как некстати эта война! Балов теперь не будет, а я так люблю танцевать.

Ее простодушие умиляло.

– Вы очаровательны, малышка, гори все огнем, а мы будем танцевать. Ну, что же, извольте, я приглашаю вас на прощальный мирный вальс.

Они церемонно поклонились друг другу и закружились, отсчитывая такт…

В смущении Скарлетт опустилась на диван. Это уже было похоже на её сон, а ведь она его никому не рассказывала.