Продолжение легенды

– Вместо того, чтобы хоть чуть уменьшить свою скандальную популярность и не противопоставлять себя всем, – упрекнула Скарлетт. – Твоя ревность была беспочвенна. Я не знала, что можно хотеть от мужчины, кроме как восхищения и поклонения. «Великая любовь» к Эшли тоже не открыла мне глаза. А вот ты мог бы изменить мои представления в первые годы войны, но будто сдерживал мои чувства, не позволяя им вырасти до всепоглощающей страсти. А потом уже было не до желаний. Вокруг война, нехватка самого необходимого, страдания бесконечных раненых, тяжелая беременность Мелани, маленький напуганный ребенок на руках, неумолимое приближение линии фронта.

– Я не мог тогда на тебе жениться. Ты была в трауре, в голове только Эшли, а я вынужден был часто уезжать, связанный деловыми отношениями и обязательствами. Эти поездки вовсе не были радужными, как я тебе рисовал. Водить суда, тем более в военное время, не такое уж легонькое занятие, дорогая. Теперь ведь ты представляешь, что испытывает человек, когда под ногами только море, часто бурное, ревущее, шум винта, однообразный до одурения, и ничего, кроме воды и облаков. Будучи сам все время в опасности, не хотел подвергнуть тебя риску овдоветь вторично: меня могли убить и конфедераты, и янки. Но я мог увезти тебя в Европу, и ты не знала бы ужасов войны.

– Ты из-за меня оставался в Атланте?

– Нет, исключительно из-за любви к Конфедерации и обожаемому Югу. Скарлетт, подумай сама, какая необходимость была мне пребывать вдали от побережья и после войны совать голову в петлю на радость ненавидящим меня горожанам? Считая меня спекулянтом, они не понимали, что цены не я устанавливаю, а те, кто продает мне товар.

– Ретт, если ты любил меня, почему же постарался унизить и оскорбить во время встречи, которая могла оказаться последней?

– Все просто, дорогая! Если бы мне не удалось избежать виселицы, то мерзавца и потерять не жалко, не проронила бы и слезинки.

– Говоришь ни слезинки? Жаль, что ты не был той лошаденкой, в гриву которой я рыдала ночью на темной дороге в Тару, когда господин изволил уйти на войну. Как ты мог меня оставить, Ретт? А если бы тебя убили?

– Ты получила бы наследство, вписала мое имя в святцы и с каждым годом любила бы все сильнее, чего я до сей поры не могу добиться.

XIII

Проснувшись утром, Скарлетт не могла понять, где она: роскошная спальня, кровать с балдахином, тончайшие восточные ткани вокруг, ковры диковинных узоров, подсвечники с позолотой. По углам на специальных подставках, отделанных бронзой и инкрустациями, стояли лампы из венецианского стекла.

– Наверное я попала в сказку и, судя по всему, задуманную давно. Невозможно поверить, но, кажется, я действительно много значу для волшебника, сотворившего ее! А как же развод?

Ретт все больше стал ей представляться таким же мальчишкой, каким она видела своего отца. Что если он не сможет жить без нее, как не смог отец без своей красавицы Эллин?..

Скарлетт поднялась, надела приготовленный для нее белый пеньюар, погрузившись в пену тончайших кружев, и подошла к зеркалу. На столике с золочеными изогнутыми ножками лежало все необходимое для ее туалета и множество дорогих милых безделушек: старинные золотые и серебряные шкатулочки, табакерки, статуэтки из слоновой кости. Рядом со столиком стояло уютное креслице. Расположившись в нем, она с любопытством окинула взглядом эту роскошь. Ретт всегда был равнодушен к красивым бесполезным вещам, значит, хотел ей доставить удовольствие. Ему это удалось, она с восхищением осмотрела каждую вещицу, потом открыла миниатюрную пудреницу из слоновой кости, на крышечке которой была монограмма «SB» из матового серебра, и провела пуховкой по лицу: какая прелесть!

– Как спалось на новом месте, душа моя? – услышала она голос мужа, и комната заблагоухала свежим ароматом сирени. Батлер стоял в высоких дверях с охапкой цветов.

– До чего хорош! – залюбовалась она им. – Не скажешь, что ему уже за пятьдесят, – все так же строен, немногие морщины только подчеркивают его мужественность, а серебряные нити в черных, как смоль, волосах придают особый шарм и благородство всему облику. Недаром молодые женщины так обожают его!

Он поставил сирень в напольную вазу у окна и подошел к жене:

– Сейчас будем пить кофе, – сообщил он, обнимая ее.

Тотчас сеньора Принетти в белоснежном накрахмаленном чепчике внесла поднос с дымящимся кофейником, фарфоровыми чашечками и булочками.

После завтрака Скарлетт спросила мужа, что означают эти буквы, показав на щетку для волос.

– Скарлетт Батлер, что же еще? Прислать горничную, чтобы помогла тебе одеться?

– Не надо, дорогой, – она заметила в глубине его влюбленных глаз неутоленное желание, – я хочу немного побыть с тобой, если не возражаешь.

Он не возражал, они слишком долго были в разлуке.

– Кажется, молодой любовник вернул ей огонь, – подумал Ретт, испытывая блаженство от этого привычного, родного, близкого тела, едва ли меньшее, чем двадцать лет назад, когда юность и красота пленили его.