– Видишь ли, дорогая, наше государство, выросшее из переселенцев, существует чуть более ста лет, у него нет своих духовных традиций, своей культуры. Оно быстро богатеет – люди, не стесненные нравственными законами, нам с тобой это хорошо известно, предприимчивы, и создадут со временем мощную державу, такую же, как сами, бездушную, не гнушающуюся ничем ради наживы.
Но и у них есть слабые места – дети, которые могут оказаться добрее и нравственнее своих предков, разбогатевших на работорговле, китайском опиуме, жесточайшей эксплуатации колоний, мошенничестве. Потомки будут стыдиться их. Хотелось бы избежать подобной участи, хотя мои капиталы нажиты не столь постыдными способами. Я хочу оставить своим детям иллюзию, что они могут гордиться своими корнями, принадлежностью к лучшим семействам, которые для Штатов вполне аристократичны.
Прошло несколько дней, прежде чем они приступили к делам. Ретт опять пригласил ее в библиотеку. Она улыбнулась, заметив на диване среди подушек очень красивое вышитое покрывало и кружевной пеньюар. В дальнем углу у окна стоял большой рабочий стол, на котором лежала груда писем, бумаг, свежие газеты. Все письменные принадлежности – чернильница, ручка пресс-папье были отделаны серебром.
– Почему-то я полюбил эту прелестную комнату, и большую часть времени провожу здесь, – улыбнулся Ретт. – Вот посмотри документы, и подпиши их, если согласна. Я распределил все, что мы имеем, между нашими детьми. Думаю, мы не будем претендовать на наследство Чарльза, пусть оно остается Уилксам.
– Да, конечно, – задумалась Скарлетт, – сколько же денег надо, чтобы все это содержать? Мне не справиться с этим.
– Ну почему тебе? До сих пор всем занимался я и вроде неплохо.
Она почувствовала тонкий намек на то, что он содержит всю ее родню, да и графство многим ему обязано.
– Ретт, я никогда ни на минуту не забывала, кому я обязана своим достатком.
– Потому я и переписал все на тебя и детей, чтобы богатство не стояло между нами.
– Этим ты наоборот привязываешь меня к себе, к этой земле, к Атланте. Без тебя мне не удержать благополучие усадьбы. К тому же я собираюсь жить в Париже, кстати, не вижу документа о разводе.
Ретт помрачнел.
– С тобой не так просто развестись, дорогая, нужно разрешение папы. Не хватало нам еще с Ватиканом дело иметь? Ну, а если серьезно, Скарлетт, зачем нам разводиться? Неизвестно, как это скажется на детях.
– Ты же не думал о детях, когда заводил любовниц? И вряд ли они окажутся последними, вон уже какие красавицы ходят по дому.
Заметив его, как ей показалось, самодовольную улыбку, она возмущенно добавила:
– Только избавь меня от их писем и жалоб на свою горькую участь.
– Скарлетт, позволь мне все объяснить. Элис была моей последней попыткой уйти от тебя, дать свободу, чтобы вы могли соединиться с Анри. Кто-то из нас должен был проявить твердость, взять на себя нелегкое решение, чтобы прекратить наши мучения. Я давно к ней приглядывался, считал ее девушкой благоразумной, серьезной, не особенно красивой, с которой можно спокойно прожить остаток жизни. Но переоценил себя, оказалось, что хочу прожить всю жизнь, любя свою жену.
– Значит, ты не с нею был все это время?
– Нет, я был здесь, в Двенадцати Дубах, Эшли может подтвердить это.
– Ретт, ее надо найти, вдруг она беременна, а ты, как всегда, ничего не знаешь.
– Уверяю тебя, она не из тех женщин, которые предпочтут гордую бедность приличному обеспечению, и не оставила бы меня в неведении.
– А если ты ошибаешься, и она покончила с собой, не вынеся позора, ведь о ней никто ничего не знает?
Тут Ретт вспомнил, что Элис искала его, а он не придал этому никакого значения, может, ей было, что сказать?
– Я напишу Розмари, – пообещал он.
– Теперь расскажи, чем тебя не устроила предпоследняя попытка – миссис Локарт?
– Ну, это совсем другое, никаких планов, так… мужская природа и более ничего. Не буду скрывать, к ней я испытывал сильнейшую страсть. Она напоминала тебя в молодости – тоже ставила две цели: Батлер и деньги. Приятно было осознавать себя этаким Эшли, которого добиваются не один год. Если бы ты не была так холодна со мной!
– Разумеется, жена всегда виновата, когда муж идет на сторону, а потом приезжает, как ни в чем не бывало.
– Скарлетт, зачем мне было беспокоить тебя ненужными признаниями? Поверь, она тебе не соперница.
– Как сказать, миссис Локарт – красавица редкостная, молодая, не знаю вот только, чем она этому дьяволу не угодила?
– Надеюсь, ты не обо мне так? – опешил Ретт.
– Нет, – она сделала паузу, чтобы поинтриговать его, – я имею в виду ее любовника.
– Не хочешь ли ты сказать, что знаешь его?
– Да, и ты его тоже знаешь. Это граф Кавос!
Скарлетт добилась нужного эффекта, Ретт застыл в изумлении.
– Откуда тебе это известно?
– Я же не зря ездила в Париж. Анри видел их в Лондоне и помог установить его личность. Диана действительно его любит, несмотря на то, что он обобрал ее, но вовремя известил меня, чтобы не оставила бедняжку без помощи, а может с тем, чтобы я тоже была в курсе увлечений моего супруга.