Продолжение легенды

– Он жокей, часто выигрывает на скачках, а в Италии работал в цирке, мастер вольтижировки. Я думаю, они здесь долго не задержатся, либо уедут в Нью-Йорк, там есть цирк, либо вернутся в Европу.

– Да, Аурелия, кажется, для тебя потеряна, но ведь есть еще сеньорина Эмилия. По-моему, очень достойная девушка и красивая, не хуже Элис. Может, предпримешь еще одну попытку, тем более, что твоя жена была сегодня самой старой из танцующих дам?

– Хватит с нас экспериментов, теперь будем жить как индейцы: я твой господин, а ты – моя скво. Чем старше, тем лучше будешь служить мне и ублажать. Или кому-то все еще хочется быть самой молодой и красивой?

Пристроившись рядом, Ретт снял с неё туфельку, и так нежно гладил ее ножку, так восхищался ею, что трудно было понять, кто он – господин или раб и к чему стремится: к обладанию или к тому, чтобы отдать самого себя без остатка.

– Ничего нет прелестней женской ножки, скрытой для всех взоров, и только для меня она не тайна, – тихо приговаривал Ретт, постепенно обнажая ее стройные ноги. Плавная линия колена переходила в голень, а потом в крошечную ступню, щиколотки ее были так же изящны, как и запястья аристократических рук с длинными пальцами.

– Ты забавляешься мной как куклой, – притворно рассердилась миссис Батлер.

– Пользуюсь случаем, когда еще выпадает счастье бедному мальчику поиграть со своей любимой куколкой, не всегда она так добра и снисходительна к нему.

Скарлетт понимала – он ждет признания окончательного примирения, но пока не могла ничего обещать. Ретт часто ловил ее изучающий взгляд. Она явно хотела понять его, а может быть себя.

– Как велика разница между нами, – думала она. – И дело не в возрасте – в знаниях. У него какое-то совершенно особое, почти мистическое понимание жизни. Напрасно он хочет смирить себя, он слишком силен, и ему необходимы опасности, либо страсти, на которые можно тратить эту силу. Для него не существует препятствий, и он добивается успеха, проявляя завидную выдержку. Пять лет строить дом, не обмолвившись и словом! Какие еще тайны он хранит?

Без сомнения, Ретт сильно изменился, даже по сравнению с тем, каким он был в Париже или Новом Орлеане. Остались в прошлом сарказм, скабрезность, безжалостность, обидные насмешки. Скарлетт не могла не заметить, как осторожен он в словах, желаниях, хотя, по-прежнему, не против доставить себе удовольствие хорошей едой, вином и красивыми женщинами, которых так и тянет к нему, как магнитом. Но его измены даже трудно считать изменами, они не затронули его сердца, прошли стороной. Вряд ли он хранит верность ей, скорее себе: не хочет признать свой выбор ошибкой и всеми силами стремится сохранить их брак.

Ей и сейчас, впрочем, как всегда, было трудно верить в его любовь. Зато любовь Анри она принимала безоговорочно, а ведь он не менее значителен, чем Батлер, и, кажется, подражает ему в манере поведения. Оба – галантные, утонченные, с тонкой интуицией, подсознательно чувствуют людей, как искренних, так и лживых; нравятся женщинам, не ревнуют друг к другу, считая соперника более достойным. Для них важны семья и дети. Время шло, а она так и не могла ничего решить, понимая, что не сможет отказаться ни от одного, ни от другого.

Ретт не торопил ее, просто делал их пребывание здесь незабываемым и преуспел в том. Когда в конце второй недели Луиджи сообщил, что дети скучают, она не бросилась собирать вещи в дорогу, а лишь спросила:

– Откуда он знает, что мы здесь?

– Эшли и Луиджи всегда знают, где я, и про этот дом тоже. Пойдем, пошлем им ответ.

– Разве здесь есть почта?

– У меня все есть. Видишь столбы, а на них провод? Он тянется до почты в Джонсборо. Там примут нашу телеграмму и перешлют в Атланту. Скоро у меня будет телефон, и ты сможешь разговаривать с Анри, не посылая ему приветы через звезду. – Ретт уже давно обратил внимание, что при появлении первой звезды в вечернем небе Скарлетт шлет ей воздушный поцелуй.

– Как ты догадался? – искренне удивилась она.

– Картина подсказала.

– Какой ты все-таки удивительный! Не пойму только, за что вы оба меня любите. Право, я не заслуживаю этого.

Глаза ее были широко распахнуты, совсем как в юности, черные ресницы трепетали, губки приоткрылись. Неприступная графиня, строгая мать, вдруг сама превратилась в очаровательного ребенка.

– Вот за это и любим, моя неотразимая, – не удержался Ретт от поцелуя.

Они зашли в маленькую комнату, рядом с комнатой Эмилии, там стоял буквопечатающий аппарат.

– Телеграфист у нас сеньорина Эмилия, но я и сам умею отправлять сообщения, – похвастался довольный Батлер. – Что писать, когда возвращаемся?

– Может через недельку? – ответила Скарлетт, опустив глаза. – Я ещё в башне не была.

Ретт спрятал радостную улыбку – она не хотела уезжать.

– Все, телеграмма принята. Хочешь, пошлем весточку в Париж?

– Лучше в Саванну.

Нина развод пока откладывается Скарлетт

– Если бы «пока», этого никогда не будет, – грустно улыбнулась Джаннина, прочитав телеграмму.

– Может быть, съездим в Тару? – предложил Ретт, увидев, как она смотрит за реку.

– Нет, мне нечего им сказать.