…Коснувшись напоследок нежных губ, Ретт положил рядом с нею книгу, которую читал сам перед её появлением, и пошел к двери, забыв, что она не открывается. Дверь легко подалась. Никого ни встретив, ни слуг, ни гостей, он без труда нашел мистера Джеральда в беседке, но было поздно – тот обнимал Чарльза, называя его дорогим зятьком. Не подходя к ним, он пошел на конюшню, где его уже ждал Фрэнк с оседланными лошадьми:
– Где вы были? – спросил он.
– Да там, – Ретт неопределенно махнул рукой, – заснул, перебрал, наверное.
– Я так и сказал джентльменам.
– С кем не бывает! – согласились они, это состояние всем было хорошо знакомо и примиряло с чарльстонцем…
Ретт умолчал, как радовался поначалу, что удачно избежал женитьбы. Но прошел месяц, другой, и он затосковал о ней. Восторг первой встречи проник до самой глубины его души, и как видно, остался там навсегда, повлияв на всю дальнейшую жизнь. Не было дня, а тем более ночи, чтобы он не вспоминал юное лицо, осененное густыми темными ресницами, нежные ручки с тонкими запястьями, стройные ножки. Ничто на свете не было для него так горько, как невозможность надеяться на ее любовь.
Ему уже стало казаться, что ничего и не было, а все привиделось во сне, как вдруг он обнаружил в кармане кружевной платочек, тонко пахнущий вербеной. Он спрятал реликвию в кожаный кисет, с которым никогда не расставался. Чудная юная девочка из хорошей семьи, страстная, нежная стала его сном, видением, мечтой на многие годы.
Батлер поднялся, подошел к камину, достал что-то из шкатулки и вернулся к жене. В руках он держал крошечный кружевной платочек, а по комнате поплыл тонкий аромат сухих духов лимонной вербены.
– У индейцев есть такое поверье – желая сохранить воспоминания о каком-то событии, нужно носить в кожаном кисете на груди вещь с запахом, связанным с этим событием. Стоит достать её, к примеру, перчатку, – Ретт улыбнулся, – или цветок, как в памяти моментально воскресает образ женщины, которая тебе его подарила. Душа откликается на запах воспоминанием о пережитом счастье, причем раньше, чем ты успеваешь осмыслить свои ощущения. Может быть, этот платочек, который я прихватил на память, напомнит тебе давнее происшествие!
Платочек действительно был из тех времен, когда еще была жива ее обожаемая мать, которой она никогда не смогла бы пересказать свой сон, как не могла сейчас признаться мужу, что в тот день Дилси нашла ее спящей с книгой в руке в библиотеке и увела на кухню. Вскоре в холле послышались голоса: Чарльз, наконец, сумел оторвать от стола сильно захмелевшего Джералда, и она поспешила навстречу своей судьбе.
– Ты все ещё думаешь, что это был сон? – с надеждой спросил Батлер.
– Все было как во сне: где-то идущая война, предательство Эшли, смятение чувств, замужество, вдовство, материнство – вся моя последующая жизнь вплоть до нашей встречи в Атланте. Поэтому, наверное, новые ощущения, совсем не похожие на мечты о прекрасном принце, не вытеснили прежних и не остались в памяти.
– Однако в Атланте ты не спешил признаваться в любви, а уж тем более просить моей руки.
– Ты не была той милой девочкой, которая покорила мое сердце! По-моему, положение бойкой вдовушки тебя вполне устраивало. Ни мое присутствие, ни мечты о принце не мешали тебе строить глазки и колыхать кринолином перед всеми мужчинами, способными двигаться. Я уже начал сомневаться, умна ли ты, неужели не понимаешь, что твое желание пофлиртовать военными воспринимается как доступность?
– К счастью, никто из них так не думал, а замуж звали многие, в то время как ты изводил меня насмешками и гнусными предложениями, – не выдержала Скарлетт. – Гораздо больше меня компрометировали твои ухаживания, самого одиозного человека в Атланте. Принимая их, я бросала вызов обществу.
– Тем не менее ваш дом для меня стал родным, мне нравилось возвращаться туда, представлять, что ты моя жена, что на коленях я держу нашего сына. Ты думаешь мне легко было уезжать от вас? Нравы Юга сильно упростились, и девушки стали позволять своим поклонникам, не имеющим времени на долгие ухаживания, куда большие вольности, чем до войны. А тут молоденькая вдова… Томимая жаждой ласки, ты могла оказаться, черт знает, в чьей постели, Эшберна или еще кого-нибудь.
Скарлетт очень хотелось напомнить, в чьей постели он пребывал, но желание узнать об испытываемых им в то время чувствах пересилило.
– Я просыпался ночью, пожираемый ревностью к неведомому любовнику, в существование которого не верил, но все равно мучился, и готов был убить каждого, кто к тебе прикоснется. Я ненавидел тебя за то, что ты не догадываешься о моих мучениях; презирал за кокетство; уходил, клянясь себе, что не приду, пока не позовешь, готовый тотчас же вернуться; ярость сменялась холодностью, грубость – нежностью. Временами мне надоедало страдать, я возвращался к кутежам, на время забывался и снова впадал в глубокую грусть.