Продолжение легенды

Ретт не рискнул оставить жену рожать в имении, и они вернулись в Атланту. К Рождеству обещался приехать Джакомо. Ретт послал ему телеграмму с просьбой привезти лучшего акушера.

Акушером оказалась мисс Марта Макленан. Она закончила учение в Филадельфийской женской медицинской коллегии и получила диплом врача. Случайно или нет, работать она отправилась в Чикаго, где не раз ее услугами пользовалась супруга мистера Джефа – управляющего прииском. А ей рекомендовал женщину-врача сеньор Джакомо. У него, кажется, появилась надежда на взаимность. Высокая, сильная мисс Марта благосклонно начала принимать его ухаживания. Потому, наверное, ему удалось уговорить её ехать в такую даль, а может быть, помогли ирландские корни роженицы, или желание увидеть человека, некогда внушавшего ей весьма трепетные чувства. Но, как бы там ни было, врач находилась здесь, и Батлеру стало спокойнее, все-таки доктор Мид был уже стар.

В ночь на 20 января 1882 года, промаявшись больше суток, Скарлетт родила крупного мальчика, такого же смуглого и черноволосого, как Ретт.

– Вот это уж точно твой сын, сильный и умный, как ты, – прошептала она запекшимися губами. – Пусть будет Джон Батлер, никаких других имен и фамилий.

Обессиленная нелегкими родами, Скарлетт тут же заснула, а он сидел рядом, бледный как полотно, и держал ее слабую руку, как тогда в Париже.

– Неужели все позади?

Ретт никак не мог поверить, что все окончилось благополучно, она жива, и ребенок здоров. Она опять вынесла такие муки, искупая их общий с ним грех. Под утро он вышел на улицу и остановился в удивлении: вокруг было все бело. Прекрасное покрывало, нежное и пушистое, лежало на ступеньках террасы, серых камнях дорожек, на ветках деревьев. Воздух был свеж, как родниковая вода.

– Снег, конечно, быстро растает, но какой знак подала мне природа на рождение сына? – задумался он.

– Его жизнь будет такой же прекрасной или такой же недолгой? Тьфу, тьфу, тьфу – плюнул Ретт, – Придет же такое в голову! Не наказывай меня так, господи! Пощади! Пусть жизнь его будет редкой по красоте и чистоте помыслов, как редко бывает снег в этих краях.

Он собрал рукавом пиджака пушистый комочек и пошел в дом. Жена спала, обняв ребенка. Ретт перекрестил их, чуть касаясь снегом ручек и ножек сына, тот недовольно поморщился, но не заплакал. А вот отец заплакал, прижав его ручку, нежную как лепесток камелии, к своим губам.

Снежный покров пролежал на удивление долго.

Мальчик оказался довольно горластым, крепким и здоровым, хотя родители были уже не молоды. Говорят, что у старых родителей дети умнее, а у молодых – здоровее. Скарлетт всю зиму недомогала, силы ее восстанавливались медленно, но кормила сына сама. Такого умиления и счастья Ретт не испытывал никогда, как в тот момент, когда маленький ротик жадно припал к маминой груди, полной, набухшей, с тугим соском.

– Как изменилась ее грудь, – подумал Ретт, хотя теперь ему было все равно, красива ли она, только бы жила на этом свете.

Скарлетт, проследив за его взглядом, засмеялась:

– Теперь уж точно разлюбишь меня, грудь будет как у Мамушки, и ты захочешь найти какую-нибудь молоденькую девушку.

Ретт даже в шутку не стал отвечать на её слова. Оба знали, никогда еще они не были так близки и так дороги друг другу, как теперь. Он обнимал жену, и оба наблюдали за сыном, стараясь запомнить каждое его движение. Отца умилял процесс кормления: как ребенок кладет ручку на грудь, как чмокает губками, как сосредоточен, усердно поглощая молочко. Наверное, для него это труд, если испарина выступает на смуглом лобике. Ретт гладил мягонькие черные волосики, позволяя себе целовать только пяточки, боялся уколоть усами нежную кожу.

Сын хорошо набирал в весе, ел и гулял по часам, а остальное время спал, либо серьезно разглядывал игрушки и свои кулачки. Все в доме сосредоточилось на этом маленьком требовательном существе. Дети не отходили от него, забывая про свои игры. Рен принимался подражать ему, то просил завернуть его в одеяло и покачать на руках, то пытался засунуть свою ножку в рот, но ничего не получалось, а Джонни мог запросто пососать свой пальчик на ноге. Кэтти ревновала, конечно, мать к малышу, но успокаивалась, когда ей удавалось вместе с ним пристроиться к маме в кроватку.

К весне Скарлетт потихоньку начала ходить, ноги не слушались ее. Обычно после родов она боялась смотреть на себя в зеркало, находя, что красота поблекла. Но проходил месяц-другой, и она становилась, по-прежнему, красивой, гибкой, так же сверкали ее глаза под чистым белым лбом. В этот раз она с трудом поднималась с постели, муж помогал ей, видя страдание в ее глазах. Уже не так алели ее губы, не такой белой стала кожа, появились пигментные пятна, которые Люсьена безуспешно пыталась вывести сывороткой. Глаза стали строже, темнее и серьезнее. Она сильно изменилась, повзрослела, располнела, ушло все девическое, хрупкое, что так долго оставалось в ней.

– Все одно хороша графиня! – восхитился Джакомо, когда она впервые вышла в гостиную. Такой она ему даже больше нравилась, да и Ретту тоже.