Продолжение легенды

– И решил, не располагая никакими доказательствами, пренебречь супружескими обязанностями с тем, чтобы уж наверняка бросить жену в его объятия? По-моему, ты опережаешь события, Батлер. Насколько я успела заметить, мистер Уилкс не слишком похож на счастливого любовника, не ищет встреч с нею, смотрит на тебя с ненавистью, а должен был бы прятать глаза, смущаться, терзаться муками чести, да и она не порхает на крылышках влюбленности, я бы даже сказала, томима отсутствием удовлетворения. Мне ли этого не знать!..

Бросив взгляд на дальнюю беседку, где уединился Батлер с леди Чайзвик, Скарлетт решила, что вряд ли увидит его сегодня в спальне. Но он пришел. И даже были исполнены супружеские обязанности.

– Воздержание у вас, графиня, отражается на лице, а мне бы не хотелось, чтобы хозяйка навевала тоску на моих друзей, – пояснил он свои действия.

– Все также предпочитаете лицемерие, капитан Батлер?

– Не люблю выворачивать душу наизнанку, – отрезал Ретт и повернулся к ней спиной.

Тем не менее на другой день солнце для него светило ярче, струи воды журчали веселее, аллеи наполнились птичьим гомоном и смехом, а в глазах, когда он смотрел украдкой на Скарлетт, снова засверкали знакомые искорки желания. Батлер будто забыл о разрыве с женой. Жизнь в усадьбе установилась веселая, поэтичная, наполненная любовью. Читали, сочиняли, гуляли по парку, катались на лодке, ставили живые картины, играли в шарады; Эмилия аккомпанировала на рояле.

– Совсем как на вилле во Франции когда-то, правда, сестра? – заметила Люсьена, жаль Анри не приехал. Они с Катрин скучали по нему.

– У него много работы, – грустно сообщила графиня.

Миссис Стивенс жалела, что они не взяли с собой своих детей, и с удовольствием возилась с малышами. Она подружилась со всеми домочадцами и перестала стесняться Батлера. Майкл и Джакомо строили планы будущих перевозок. Молодой лорд Чайзвик наслаждался обществом своей жены, ему скоро на службу, и они старались не разлучаться ни на минуту.

Скарлетт была радушна, как и положено хозяйке, развлекала гостей, расспрашивала мистера Стивенса о Чарльстоне, школьных годах, и старалась не замечать долгих уединенных прогулок мужа с его приятельницей. Несмотря на довольно пылкие ночи, нельзя сказать, что отчужденность, установившаяся между супругами, была преодолена. Он ни о чем не спрашивал, не предлагал, не обещал; она не оправдывалась, не чувствуя за собой никакой вины. Смогут ли они и дальше жить вместе, как раньше, словно ничего не случилось? Или он специально ищет повод, чтобы расстаться? Как бы там ни было, её не пугало охлаждение супруга, и она не пыталась положить конец затянувшемуся молчанию. Она столько раз за эти годы была на грани потери любви и брака, что научилась утраты переносить стоически, но спокойствия на сердце не было.

Батлер, конечно, заметил, что жене не доставляют удовольствия его прогулки со старой приятельницей, и что он по-свойски зовет ее «Лиззи».

– Пусть чуточку помучается, полезно! – злорадствовал Ретт и в довершение всего пригласил Лиззи в библиотеку.

– Вот уж кто много значит для него? – думала леди Элоиза, подходя к портрету Скарлетт.

– Хороша, как ангел! – заметила она.

– Такой она была десять лет назад, – сказал Ретт, оставшись наедине со своей наперсницей, – и я не устоял. Но ангел не она, а тот, кто писал этот портрет.

– К нему ты тоже ревнуешь?

– Не-ет, напротив, рад, что они встретились. Это трудно объяснить. Будь Анри другим, наверное, я не испытывал бы к нему по-отечески дружеских чувств. Как ни странно, он научил меня любить: без оглядки, не скрываясь, не опасаясь оказаться под властью любимой. Юность ведь ничего не боится. Иногда мне вообще кажется, что он – это я, только еще не покалеченный жизнью. Мне приятно, что она смогла узнать, как может любить невинное сердце, а я узнал, как бы она ответила на эту любовь, как бы могли сложиться наши отношения. – Тон Ретта начал меняться, только что спокойный и безразличный, стал наполняться язвительной горечью, – Очевидно, мы с Анри так удачно дополняем друг друга, что она воспринимает нас, как одного мужчину, который позволяет ей, с одной стороны, быть восхитительно утонченной и возвышенной, а с другой – предаваться страстям своей порочной натуры. Вот смотри! – вскипел Батлер.

Он раскрыл большую папку и начал выкидывать из нее рисунки, наброски и в гневе швырнул сверху портрет обнаженной женщины. Мисс Элоиза внимательно просмотрела все.

– Так в чем ее порочность, в совершенстве линий тела, его притягательности, изяществе, белизне? – наконец произнесла она, нежно погладив портрет. – Смесь утонченности и избытка страсти – венец творения, я имею в виду не талант художника, а природу, которая создает таких соблазнительных женщин, как твоя супруга. Кажется, я впервые не осуждаю лесбиянства, распространившегося в Европе из-за бесконечных войн. Ты счастливчик, Батлер! Смири гордыню и иди к жене, а мне пора последовать примеру вашего изумительного художника. Как красиво он простился с вами, во истину гений! Для вас – картина «Страсть», для него – прощание.