Продолжение легенды

– Вот кому оказывается Ретт обязан верностью жены! – изумилась леди Чайзвик.

– Сегодня я вдруг осознала, что совершила ужасную ошибку, Лиз. Поддавшись страсти три года назад, я перестала быть для Анри звездой, погасила небесный огонь в его душе, но не в своей. Всю оставшуюся жизнь теперь я постараюсь быть достойной того восторженного поклонения, которое однажды внушила ему. Звезда должна излучать свет, пока не сгорит.

– Почему бы в таком случае вам не поехать в Париж?

– Анри не простил мне возвращения к Батлеру. Вы же видели портрет, где он увековечил мою измену. Чужая жена ему не нужна, пусть остается со своим мужем.

– Так вас печалит отсутствие супруга, душа моя? – миледи нежно обняла её.

– Нет, ведь он не первый раз бросает меня, но смею вас уверить – в последний, – твердо произнесла Скарлетт.

– Хотите сказать, что не примите его, когда он вернется? – уточнила леди Элоиза.

– Если и вернется, то, думаю, ненадолго. Я беременна, Лиззи, и Ретт не поверит, что ребенок его, а для меня нет ничего более унизительного, как убеждать его в этом. Пусть убирается на все четыре стороны, держать не стану.

– Графиня не шутит! – испугалась миледи, мгновенно оценив всю силу характера этой хрупкой на вид женщины, и вдруг громко засмеялась. – Да куда он денется! Пирату не обойтись без своей маленькой кошечки.

Все также смеясь, она объяснила Скарлетт, что имела в виду.

– О, господи, Лиз, надо же так облечь почти ругательство в романтический флер. Вы неподражаемы, дорогая. Поразительно, как в вас уживаются величие и вульгарность, цинизм, естественность, высокомерие и простота, редкая проницательность и наивная вера во все побеждающую силу страсти. Как вы смотрите на то, чтобы прокатиться со мной до Гарварда вслед за нашими студентами? Меня беспокоит Бо. Уж если мы сюда приехали, стоит взглянуть на их житье – бытье. Потом на пароходе доберемся до Филадельфии, согласны?

Батлер не сомневался, что не застанет дома ни жену, ни детей. Но не было только ее. Ретт похолодел. Это могло означать лишь одно: она уехала с Уилксом и уже давно, судя по тому, как бурно разросся розарий. Последовавший взрыв ярости мешал сосредоточиться, осмыслить происшедшее. Конечно, он найдет их и убьет обоих… из того старинного пистолета, что она ему подарила.

Он бросился в кабинет, долго искал заветный ключ, забыв, что пистолет находится в общей коллекции оружия. Наконец, дрожащими руками отомкнул старинный сундучок и бессознательно начал перебирать свои сокровища, как делал это не раз: ее письма, перевязанные золотой тесьмой, ее мужской наряд, ее старый шелковый халат, газеты, в которых были заметки об Анри, кожаный кисет, первые ботиночки Джонни, шляпка и коричневое бархатное платьице Катрин, ее кукла. В шкатулке хранились некоторые драгоценности и засушенный цветок, подаренный когда-то Камелией, ее кружевные перчатки. На дне лежала папка с рисунками и знаменитый портрет. Он спрятал его сюда, утратив доверие к жене, и не желая никаких воспоминаний об их страстной любви.

Ретт в оцепенении сидел перед раскрытым сундучком. Разложенные вокруг дорогие для него вещи на этот раз не вызвали трепетного благоговения, но несколько уняли кипение крови, вернули способность размышлять. Собственно, как сказала Элоиза, он сам подтолкнул ее к этому шагу: проявил завидное равнодушие, оскорбил, тем, что общая постель ничего не значит для него, и уехал, не сообщив куда. Да и сейчас ведь ему, в сущности, все равно, где она, лишь бы не с ним. Грустные глаза Эмилии подтвердили его подозрения, но и заронили сомнение – так ли уж велик проступок мистера Уилкса, чтобы лишить бедную женщину мужа, а ребенка – отца? На это ярости уже не хватало.

– Пусть любовь прошла, но нужно жить дальше, – решил Ретт.

В доме все шло своим чередом, дети соблюдали режим, причем довольно строгий: подъем в семь, завтрак в восемь, до полудня два часа уроков, затем отдых, второй завтрак в час и вновь занятия до четырех часов дня. Вместе с Катрин и Мари занимался Рен и двое мальчиков Фонтейнов, которые часто оставались с ночевкой. Детей обучали истории, географии, искусству переписки, рисованию, музыке, танцам, французскому и английскому языкам. И только Джонни позволялось не придерживаться никакого порядка.

Посадив его с собой в седло, Батлер проехался по полям. Усадьба явно требовала хозяйского досмотра, и распоряжения посыпались одно за другим: проредить розарий, почистить пруд и берега реки, заменить кое-какие растения… Слуги забегали, работа закипела.