Продолжение легенды

В нравственном совершенстве Ростоцкого она и раньше не сомневалась, а в физическом убедилась уже в первое катание на лодке. Митя сидел на веслах и очень стеснялся, что Катрин заметит, как от энергичных движений взмокла его майка. Ее же больше занимало, как вздуваются бугры его мышц. Потом она случайно стала свидетельницей того, как он плавал, неуклюжести не было и в помине. Оказывается, он был пропорционально сложен, имел мощный ширококостный торс, прямые красивой формы ноги, одним словом в купальном костюме, не скрывающем рельефности его мускулов, он выглядел куда привлекательнее, чем во фраке.

– Мисс Элизабет тоже поддерживала довольно жесткий регламент в занятиях со мной, считая, что расписание приучает к дисциплине и обязательности.

– Но при этом должна быть полная внутренняя свобода, у каждого из нас была своя «келья», где можно было отдохнуть от всех и побыть наедине со своими мыслями.

– Нравственные принципы были незыблемы для лицеистов?

– Да, любовь к славе и отечеству; чувство собственного достоинства, без ущемления его в другом человеке; равенство не только среди воспитанников, но и преподавателей, сотрудников; запрещалось злословить, кричать на дядек-воспитателей, которых набирали из бывших нижних чинов, старых солдат.

– Кое-что похоже на правила женского кодекса.

– Добродетели везде одинаковы – во всех кодексах, во всех религиях. Важно не просто прочитать, а усвоить и исполнять. Этим и отличаются люди друг от друга. Одни искренне следуют всем нравственным заповедям, а других нужно заставлять, своего характера и совести у них не хватает.

– Были и такие, как с ними справлялись?

– Телесные наказания не практиковали, но существовала «черная доска» и «позорный стол» в классной комнате. За серьезные провинности – карцер. Лет до пятнадцати дрались, дразнились, как все мальчишки. Когда пошли балы, стали изображать из себя кавалеров, придумывать друг другу благозвучные прозвища.

– Как вас называли?

– Сначала бегемотик – полиглотик, а потом Князь.

– Скажите, Митя, своих детей вы тоже хотели бы так воспитывать?

– Не знаю, – улыбнулся он, – пусть сначала появятся, а там посмотрим. Мне бы хотелось, чтобы они росли в семье – с мамой и папой.

– Как птенцы в гнезде! Тогда вам понравятся мои родители, отец свил славное гнездышко, младшей дочке нет еще и двух лет, а старшему внуку скоро десять.

– Перед вами пример, достойный подражания!

– О, да, дело за немногим – всего лишь найти второго Ретта Батлера, – лукаво посмотрела Катрин в огорченное лицо юноши.

Она чувствовала, что нравится ему и великодушно не мешала любоваться собою, да и сама с удовольствием его разглядывала.

Едва позавтракав и захватив с собою соломенные шляпы с большими полями, они отправлялись гулять в сопровождении все той же легавой. Катрин собирала букеты полевых цветов, а он заглядывался на ее гибкий стан, грациозные движения. В жару бежали на берег Сены, и Дмитрий, еле поспевая за подругой, с трудом отводил глаза от мелькавших перед ним стройных ног с тонкими щиколотками.

Но самыми приятными для него были вечера. Если они шли кататься на лодке, она брала его под руку, а помогая ей пройти по шаткому дну он успевал почувствовать нежность ее пальчиков. Еще увлекательнее были балы на той стороне, куда их перевозил Степан. Они устраивались вдвоем на корме за его спиной, тесно прижавшись друг к другу. Их руки, словно сами собой случайно встречались и уже не расставались до самого причала. Сколько прелести и невинного очарования таилось в этом легком прикосновении! Даже в танце она не была так близка ему, как в этой темной тишине ночной реки, которую нарушал лишь скрип уключин. Музыка, огни – все было где-то вдалеке.

Хельга попыталась образумить воспитанницу:

– Ты что сироте голову морочишь? Тебе баловство, а он полюбит всерьез. Мало ему пришлось горя хлебнуть?

– Тем более значит надо порадовать мальчика, – добродушно улыбнулась Катрин. – Что разошлась -то, схимница моя? Чем ругаться, лучше бы приласкала моряка – мужик одинокий, видный и обхождение знает.

– Тьфу, греховодница! – смутилась рыбачка, – посмотрю я, как ты заговоришь, когда гений твой явится.

XII

Дружба с учителем, как и перемены в Катрин неприятно поразили художника. Это не была ревность к сопернику в обычном понимании, то была ревность к их молодости, беззаботности, подвижности, свободе. Он уже никогда не сможет вот так безоглядно влюбиться, а то, что они влюблены, сомневаться не приходилось. Только в этом состоянии можно испытывать радость от самого своего существования, от того, что небо голубое, что светит солнце, что бежишь наперегонки с собакой под теплым дождем по мягкой освеженной зелени луга.