Проект «Платон»

Дом был пуст. И судя по всему, пуст уже давно. Интерьеры последний раз обновлялись дай бог полвека назад. Так что только пыль. Пыль на старых фотографиях. На резных буфетах. Кое-какая мебель была застелена парусиной, а что-то стояло неприкрытым. Очевидно современная чета Васильевых никогда не жила здесь. А если и посещала — то крайне редко. Но всё-таки оставила дом и участок за собой. Или оставил. Недвижимость принадлежала только и только Васильеву, ибо была им получена по завещанию задолго до вступления в законный брак. Это Андрей Белов выяснил заранее. На всякий случай. Благо, сейчас поиск информации довольно прост, почти всё оцифровано и не всегда требует официальных запросов. Как минимум на этапе негласной проверки анонимных сведений.

После дома осмотрели стоящий на задворках большой сарай. Лестницы, старые инструменты, мебель. Всё аккуратно сложено и тоже давно дряхлеет в неприкосновенности.

Остался только летний домик. Оказавшийся летней кухней. Поначалу товарищи приняли его за гостевой. Но дом и всё, что вокруг него, были построены ещё когда не было принято выставлять гостей за порог. Когда гостями назывались ещё только те, кто дорог, а не те, кто платят за постой. Когда в дружбе ценились, прежде всего единение, а не комфорт. Так что домик оказался летней кухней, а Андрей со Степаном — каждый про себя и на свой манер, — подивились, как быстро перестраивается человеческое восприятие. Ни один бы из них в детстве не сказал и не подумал бы: гостевой домик. А теперь вот — пожалуйста. Несмотря на то, что вся атмосфера здесь настолько идеально соответствовало временному отрезку их детства, что можно было бы и позабыть современность, как минимум — отставить в сторонку. Однако, поди ж ты! Значит, не только быстро перестраиваются старые, но и прочно устанавливаются новые порядки. В первую очередь в голове. А, следовательно, и в душе. Хотя последнюю дольше и ощутимей скребёт.

Летняя кухня была шикарная. С русской печью! Над ней висели вязанки сушёных белых грибов, покрытых монументальной мохнатой пылью.

Андрей уже начинал склоняться к версии письма от шизофреника. Да, кто-то нашёл реально существующих молодых женщин, получавших помощь в клинике Васильева. Услышал из новостей, прочитал в Интернете, что Васильев убит — и пожалуйста, нашёл, приплёл, а то и сам поверил. Шизики — они такие. Особенно, если умные. Интеллект отдельно, а расстройства личности — отдельно. И, слава богу, что это чей-то бред!

Степан прошёлся туда-сюда, повертел головой, ещё раз прошёлся. Если в их парочке Андрей был, так сказать, мозг — на то он и старший оперуполномоченный. То Степан был как бы это корректней выразиться — инструмент. В самом лучшем смысле слова. Хотя уместней сравнить первого с физиком-теоретиком, а второго — с физиком-экспериментатором или инженером. Степан не был мыслителем, но в прикладном смысле ему цены не было. И пока Андрей пялился в окно, размышляя о том, как прекрасно, что кто-то оказался шизофреником, Степан ещё раз пройдясь туда-сюда, остановился по центру домотканого плотного половика и попрыгал. Весил Степан без малого центнер — и казавшаяся монументальной лохматая пыль осыпалась вместе с рассохшимися в прах грибами.

Степан откинул половик — и вместо ожидаемой многолетней пылищи, под ним обнаружился довольно чистый пол. И что интересней — люк. Люк, искусно выполненный заподлицо.

— Слышь! Здесь погреб!

— Фонарь взял? — упавшим голосом спросил Андрей.

— А как же! Ты чего? Пока это всего лишь погреб!

— Ну да. Пока…

Андрею не хотелось признаваться напарнику, что он уже обрадовался, что они ничего не нашли. И тем более в том, что расстроился сейчас из-за того, что нашли погреб. И надо верить или хотя бы надеяться, что ничего там и нет, кроме неисчерпаемых неприкосновенных запасов, во множестве заготавливаемых всеми, у кого был дом в деревне, рядом с лесом — будь ты простой колхозник, будь ты академик.

Если бы не возмутительная чистота половика и люка.

Подвал оказался довольно глубоким. И очень обширным. Веяло сыростью и заброшенностью. Стояли мутные бутыли, банки, рассохшиеся бочки. Было прохладно. Даже зябко. Ну не зря же так и называется: погреб. Погребённое хранилище. В земле. Под землёй.

И струился проклятый сладковатый запах разлагающейся человечины. Пробивался сквозь все химикаты, через все вспомогательные вещества консервирования, мумифицирования и всего прочего, что на кой-то чёрт иные сотворяют с мёртвой плотью ещё с самых древних времён.

Степан набычился донельзя. У Андрея все его веры и надежды ухнули в ту бездну отчаяния, которую он за годы службы вроде как научился держать наглухо запертыми.

В самом дальнем углу оперуполномоченные Андрей Беляев и Степан Гладких обнаружили кое-что настолько чудовищное, что инстинктивно прижались друг к другу. А они были давно не дети. Не говоря уже о том, что по роду службы немало повидали. Здоровые мужики прильнули друг к другу как две малые птахи на обледеневающих проводах.

В самом дальнем углу погреба, оборудованном под уютный кабинет, свет фонарика выхватил четырёх молодых девушек.