Проект «Платон»

— Многообразие совершенствования предполагает не только то, что Иван имел в виду под моральным превосходством. Оно скорее требует аморального превосходства. Того самого надменного ницшеанства. И в какой-то момент я поняла, что человеческий мозг именно так и устроен: он надменный ницшеанец, он — сверх-орган, для него нет добра и зла, это всего лишь наши философские упражнения, и к методологии естествознания они не имеют никакого отношения. И если мы хотим совершенствовать свои знания о мозге — мы должны действовать так же, как он: холодно, и, простите за контекстную тавтологию, рассудочно. Мы должны полностью отрешиться от того, что перед нами больной человек. Или злой человек. Или добрый человек. Или страдающий человек. Перед нами есть только мозг. С ним мы и работаем. И как только…

— И как только ты приняла решение работать именно так, у тебя начались первые признаки прозопагнозии.

Елена снова беспомощно посмотрела на Антона. Удивительно, но именно он, а не Иван, так безошибочно угадал, вернее — сделал вывод, — о причине нарушения у Елены.

— Да. Я видела мозг. Только мозг. Я старалась полностью отречься от пациента, от человека, решив, что многообразие предполагает не только горячее сочувствие, а и отстранённую бесчувственность — и тут мой собственный мозг со мною весьма зло пошутил. Он выключил для меня лица. Стала ли лучше моя оперативная техника?

— Несомненно, должна была. Отстранение — довольно эффективный механизм.

— Но кому нужен нейрохирург, который не узнаёт своих пациентов в лицо? Который ничего не видит кроме пятен телесного цвета, и которому хорошо и спокойно только в белых интерьерах со сталью в руках и картой знаний в голове!

— Как скоро персонал и пациенты стали замечать что-то неладное?

— Они не замечали. Но наше отделение консультировал Михаил Александрович Митрофанов. Он заметил. И предложил мне взять отпуск за свой счёт, всем сказать, что я улетела на полгода отдыхать на какие-нибудь острова, — я десять лет после окончания вуза только и делала, что работала, — и пройти у них в клинике, в клинике Васильева, — курс терапии. Возможно, моя прозопагнозия всего лишь реакция на затянувшийся хронический стресс. И всё не так уж страшно. И я не потеряю профессию.

— А ты сама уверенна, что причина именно в стрессе?

Елена выразительно посмотрела на Ивана.

— Я — нейрохирург! Разумеется, я исследовала свою затылочную долю вдоль и поперёк всеми доступными неинвазивными методами. У меня нет инфаркта в правой нижней доле. Нет инсульта снабжающей артерии. Нет повреждений веретенообразной извилины. Нет опухоли правого полушария. Я не болела энцефалитом, и у меня не было травм затылка и виска. Моя прозопагнозия — результат стресса и хронического переутомления. И моя прозопагнозия весьма странная — если так можно выразиться об и без того одном из самых странных нарушений человеческих восприятий. Моя визуально-информационная модальность…

— В клинику тебя пригласил именно Митрофанов?! — Антон так внезапно вклинился в «консилиум», что Иван аж подпрыгнул.

— А что тебя так удивляет? Он консультировал отделение. Наверняка, они и раньше были знакомы.

— Я знакома с Митрофановым с первого курса! Он был доцентом на кафедре нервных болезней, патронировал студенческое научное общество, а я сразу, ещё задолго до окончания исключительно теоретических циклов, пришла в кружок на профильную кафедру. Так что можно сказать, что с Митрофановым я не просто знакома, а даже дружна.

— Так что не так с твоей прозопагнозией? — нетерпеливо обратился Иван к Елене.

— Смешно! Что не так с тем, что само по себе — не так! Я не узнаю лица, не связываю с ними людей. И тут пока всё «нормально». Это стандартный набор недостаточности функции при данном расстройстве. Но у меня избыток другого.

Елена замолчала.

— Чего?! — друзья спросили хором.

Она перевела насмешливый взгляд с одного на другого. И обратно.

— Очень сложно выразить невыразимое. Особенно орудуя таким довольно грубым и беспомощным инструментом, как слова. Вас не удивляет, что я узнаю вас? Я узнаю вас, когда вы вдвоём. То есть не просто узнаю — это в принципе неверное слово. Я знаю вас, когда вы рядом. Я способна отличить вас одного от другого. Теперь я, пожалуй, могу узнать вас, встреть я вас поодиночке. Любой человек с обыкновенной прозопагнозией может научиться узнавать человека. По повадке, походке, манере, стрижке. Другое дело, что, узнав человека — он может понятия не иметь, кто перед ним, родной дядя или случайный знакомый.

Друзья переглянулись.

— Что ж нам теперь, э-э-э, — нехарактерно для него мямлил Антон, подыскивая уместное слово, — взаимодействовать с тобой только в паре?

Елена расхохоталась. Иван покраснел и буркнул:

— Кретин! Нашёл время для сальных шуточек!

— И в мыслях не имел! — Искренне возмутился Антон. И тоже покраснел, что было уж совсем ни в какие ворота. — У нас серьёзное дело. А если я… за хлебом выйду?!