Проект «Убийца»

– Знаешь, даже я его редко вижу, Арлин. Уж не обижайся.

– Да, конечно, я простая смертная слишком много желаю от богов.

– Arite no itoi, nakute no shinobi[18], – глубоко затянувшись сигаретой, мечтательно изрёк Такаши.

– Кстати, не мог бы ты выполнить одну мою просьбу? Только тебе я могу доверять, – в располагающем жесте Арлин дотронулась до его предплечья, нарушив личное пространство так, что бы её дыхание защекотало влажную кожу шеи.

– Так уж только мне? – Годзиро изобразил на лице немой вопрос, наигранно удивлённо вскинув бровями.

– С этим заданием никто не справится лучше тебя, – перейдя на таинственный шёпот, Арлин льстиво склонила голову в знак своего почтения.

– Вот уж польстила. И что за задание?

– Нужно достать всё, что записано в этом списке. – Список, хранящийся в самом надёжном женском сейфе – чашечке бюстгальтера, был вложен в призывно раскрытую ладонь Такаши. Он быстро пробежался глазами по тексту.

– Странный список. Для кого это?

– Для меня, конечно.

– Это для каких-то ролевых игр с Рендалом?

– Я тебя умоляю, – Арлин многозначительно закатила глаза, смущённо поправив парик.

– Сделаю всё, что в моих силах, Арлин-тян. – Такаши спрятал список в кармане, залпом допил стопку и с силой вдавил истлевшую сигару, к которой почти не успел притронуться, в пепельницу. – Как скоро они тебе понадобятся?

– На этой недели. Чем раньше, тем лучше.

– Постараюсь. Если что оставлю у Кокса. Ты же передашь, да, Кокс?

Кокс, в компетенцию которого, как бармена, якобы совсем не входило подслушивание чужих бесед, при том что он стоял рядом и увлечённо полировал один и тот же стакан, состроил самое невинное и непонимающее выражение лица.

– Да, без проблем, – согласился он, вновь уткнувшись в работу.

– Ты сама-то в порядке? – Такаши поднялся, из-за расстёгнутого пиджака показалась рукоятка пистолета, вложенного в кобуру.

– Если бы ты смог попросить об его аудиенции, была бы в порядке.

– Ame harete kasa o wasuru[19].

– И что это значит?

– Кончается дождь – забывается зонтик. – Такаши ребячески щёлкнул её по носу, оскалив жуткую улыбку, какой улыбаются акулы перед своей жертвой.

Он прошёл к железной двери в конце зала, показал амбалу нечто, напоминающее пластиковую карточку, и скрылся за открывшейся и в одно мгновение захлопнувшейся двери. Лжец. Он говорил, что пришёл не по работе, но спустился в «нору». Арлин пробежала через ряды столиков, поравнявшись с амбалом, и потянулась к ручке.

– Членская карта, – гаркнул амбал, перекрыв собой дверь.

– Ты же видишь, что я здесь работаю, – прибегла она к трюку Рендала.

– Членская карта, – повторил охранник, как заевшая пластинка.

– Я всего лишь хочу поговорить с директором клуба, – отчеканила Арлин с апломбом, сверкая разгневанным взглядом.

– Членская карта.

Прорычав от бессилия и досады, Арлин беспомощно топнула изящной ножкой и кинулась обратно к барной стойке, где поджидающей её Кокс, стоило ей вонзить ногти в поднос, продолжил то, с чего они начали.

– Хочешь ещё один анекдот? Араб и еврей заходят в пекарню. Араб сразу хватает три булочки и кладёт себе в карман. Далее говорит еврею: «Смотри, как я крут, хозяин ничего и не заметил». Еврей отвечает, что это очень типично для арабов и сейчас он покажет честный путь к такому же результату. Еврей подходит к владельцу магазина и говорит, – «Дай мне три булочки и я покажу тебе самый лучший трюк, что ты видел». Заинтригованный пекарь сразу даёт ему первую и еврей её съедает. То же самое проделывает и со второй. Когда еврей доел третью булочку, опять же любезно предоставленную, его спросили, – «А в чём фокус»? Еврей ответил: «А теперь посмотрите в карман араба».

Она не смогла рассмеяться. Наказанием послужит удвоенный тариф анекдотов. Ночь обещала быть долгой.

* * *

Рисовать её было одно удовольствие. Необъяснимое, волнующее, но естественное. Кисть, как продолжение руки, жила по собственному велению над мольбертом. Но Леон не мог полностью погрузиться в работу, чувствуя смердящий душок сплетен и пересудов за спиной. Несмотря на то, что пятеро надели маски радушия, эмоциональное напряжение чувствовалось даже в воздухе. Вернувшись в академию, он ощущал их осуждение и негодование, скрытые за безразличием и участием. Но стоило пересечься с ними взглядами, как они резко отводили глаза.

Они все винили его в смерти Калеба Гаррисона. Леону не нужно было слышать заговорщицкого шёпота, клёкота стервятников или улюлюканья третейских судей. Сама мысль порождала в нём теории заговора, которых могло и не существовать.