Проект «Убийца»

– Однажды, один друг сказал мне, что человек добровольно принимает на себя роль жертвы, но винит при этом общество, не желая принимать на себя ответственность за собственную разрушенную жизнь. Он теряет право называться личностью. Он добровольно опускается по социально-ролевой лестнице, привлекая к себе личностей более сильных, становясь их потенциальной жертвой. И только от человека зависит: позволить более сильным разорвать себя, или, наконец, сбросить с себя маску жертвы.

Ей бы читать проповеди или лекции по философии, а ещё лучше сообщать смертельно больным об их участи. А может так действовала белая таблетка – в груди разливалась приятная тяжесть, а голова опустела, как набитая ватой наволочка.

– Ты придёшь ещё на пары? – спросила Арлин.

– А ты? – в тон ей парировал Леон.

– А тебе бы этого хотелось? – на последнем слове Леону показалось, что её губы стали ярче, сложившись в слишком сахарно-сладкую улыбку.

Он подскочил слишком резко, даже не попрощавшись, с одной целью – поскорее вернуться в убежище из бежево-зелёных обоев.

Квартира встретила родной тишиной и привычной духотой из-за давно неоткрытых окон. Заперев дверь на все замки, Леон скатился по стенке. Его одолевала тяжесть и сонливость, с тех пор как он встретился с портретом Калеба Гаррисона. Какого черта они его повесили. Как будто его портрет провисит целую вечность, а не месяц из приличия, потому что так положено.

В тот день больше всего его испугала не смерть лучшего друга, а страх за собственную шкуру. И сколько бы он не лицемерил скорбью, правду от самого себя не скроешь.

– Ты всегда был таким: прятал трусость за красивой вуалью меланхоличности, – прозвучал насмешливый и такой родной до жути голос.

Леон застыл в ужасе, смотря перед собой в стену, что плыла, как плохо фокусирующийся затвор, в котором проявлялись очертания сидящей напротив него фигуры.

– Действительно, какая трагедия, мой друг. Тебя меньше всего интересовал Потрошитель. Ты меньше всего боялся ходить по тёмным переулкам, гордился своими розовыми очками на идеальный мир. И, в конце концов, больше всего тебя он и коснулся.

Леон прикусил костяшки кулака, зажмурился со всей силы до боли в веках. Голос Калеба был совсем рядом, он нашёптывал ему на ухо, как голос дьявола или совести – что, впрочем, могло быть одним и тем же.

– Ты мёртв, ты не можешь здесь находиться.

– Ты, как всегда, скушен.

Леон не понимал, что происходит. Голос Калеба звучал со всех сторон, даже изнутри его, и Леон сжался, в отчаянном объятии пытаясь заглушить его.

А когда распрямился, его личный объектив сфокусировал картину. Калеб сидел напротив него, фривольно раскинув ноги, с дырой в груди и окровавленными шевелящимися губами на бутерброде, пережёванные куски которого выпадали из раны.

– Кто же убил меня, а, мой друг? Потрошитель или ты? – протянул Гаррисон, смакуя, как ветчину, каждое слово и с наслаждением наблюдая за мучениями друга, беспомощно прикрывшегося руками. – Слушай, а может выбить это эпитафией над моей могилой? Согласись же, звучит весьма креативно? А, впрочем, ты не знаешь, какая эпитафия выбита над моей могилой, потому что ты слишком труслив, чтобы прийти на неё.

– Ты умер!

Калеб подавился бутербродом и театрально закатил глаза, хрипя, имитируя новую смерть. Но зритель его сценического дара не оценил, и Калеб подполз к нему, молотя кулаком рядом с лицом.

– И всё же кто именно убил меня? Этот вопрос мучает меня каждый божий день моего разложения в могиле. Действительно. В тот день мы много кого встречали. И этот кто-то запомнил тебя по одежде. Следовательно, мы сто процентов пересекались. Это могут быть даже наши одногруппники? Почему они так смотрят на тебя? Дышат тебе в затылок, будто продумывая идеальный момент, чтобы воткнуть нож в спину.

Леон стенал, раскачиваясь из стороны в сторону, не в силах видеть этот гнусный фарс.

– Исчезни, исчезни! Я не хочу об этом думать!

– О? Не хочешь думать? Вот, значит, как ты относишься к другу, который умер вместо тебя? Верно, Леон, это ты должен быть на моём месте.

Леон подскочил, на не слушающихся ногах пробираясь к спальне, но голос Калеба следовал за ним, как бы сильно он не зажимал уши и не пытался его перекричать.

– Это тебя преследовал Потрошитель, а не меня. Из-за тебя меня убили! Это ты! Ты виноват в моей смерти!

– Ты умер! Тебя здесь нет!

– Правда? Если меня нет, то, значит, и этого нет?

Сжатую в тиски руку Леона потянули к расширяющейся дыре в груди Калеба. Он чувствовал влажные, тёплые органы, обнимающие его плоть. Кровь стекала по предплечью, капая на пол.

– Эта рана в моей груди тоже ненастоящая?

Бёрк едва сдержал рвотный рефлекс. Он отдёрнул покрывшуюся вязкой жидкостью руку и рухнул на пол, смотря в рану, полностью заполняющую туловище, обнажающую ребра, желудок и вывалившиеся наружу кишки.

За спиной Калеба Гаррисона показался медленно приближающийся Потрошитель. Рука убийцы скользнула к шее, как в дружеском объятье, и острые когти перерезали глотку от уха до уха. Калеб замертво рухнул на пол с предсмертным хрипом: «Мы тьма».