Проект «Убийца»

– Начнём изъясняться смайликами и скобочками, как пещерные люди звуками и жестами? – напыщенно фыркнула Арлин. Разговор её откровенно забавлял.

– Мне не нравится наше время – оно переходное, как пролёт между лестницами, ведущими вниз и вверх, где человечество не решается к новому, определяющему исход, шагу.

– Была ли хоть одна эпоха, которой были довольны в ней живущие? – спросила Арлин, сведя светлые брови у переносицы – строго и сурово. – Позволь узнать, в каком веке бы ты предпочёл жить?

– Хм, – Леон задумался, возведя прояснившийся взгляд кофейно-карих глаз к небу – такому же чистому, как его безмятежная душа мечтателя. – Эпоха Ренессанса, богемно жить среди других художников, быть творцом нового…

– Быть объектом восхищения, – подсказала Арлин с лёгким уколом реалиста. – Не возрождение, а пассеизм[21] твоя стихия. Ещё один консерватор, считающий, что раньше было лучше. Впрочем, ничего страшного. Через сотню лет наши потомки будут восхвалять наш образ жизни и завидовать нашему времени. В истории ничего не меняется.

Леон не стал возражать. Они подошли к отправной точки – в точности там, где его ждала Арлин. Через пять метров он будет дома один, наедине с собой, а она направиться к метро или бог знает куда. Но язык оказался его врагом, а точнее привитые бабушкой манеры. Из вежливости он спросил, не хочет ли она чаю. А Арлин из невежества или простаты ответила, что с удовольствием.

Поражённый этим простым, но трепетным для его старого мира ответом, он дошёл до квартиры в ступоре, слыша её шаги позади. Ключ едва не выпал из дрожащих пальцев. Рейвен с ними не будет. Зачем он только ведёт её в квартиру.

Какое-то время в кухне был слышен лишь звук столовых приборов. От предложения помощи Леон отказался. Предоставил гостю право пассивного наблюдателя чайной церемонии из пакетированного чая, пропавших кексов, с которыми мог справиться только студенческий голод, и оставшегося от Рейвен сахарозаменителя. В супермаркет он не ходил с тех пор, как Кейн затаила на него одну ей известную женскую обиду.

– Который час? – Арлин потерянно оглянулась на стены, чувствуя себя неуютно в месте, где не знала хода течения времени.

– Я не держу в доме часов. Я не выношу их и ими создаваемый шум, – Леон страдальчески поморщился, пакетик чая тонул в горячей воде, как его страхи и сомнения от присутствия чужого человека.

– Как ты определяешь время?

– У меня прекрасно отрегулированы биологические часы. В крайнем случае, сверяюсь с телефоном. – Леон положил рядом с кексами смартфон, чтобы Арлин могла следить за временем.

Арлин отхлебнула непривычно горчащий чай, не решаясь притронуться к кексам. Калеб бы съел их в первую же минуту.

– Но почему ты ненавидишь часы?

– Для меня тиканье часов сродни детонатору бомбы, которая подорвёт мою жизнь. Часы напоминают мне о скоротечности времени и жизни. Я не могу ни на чём сосредоточиться, слыша, как уходит время. Слыша, как отсчитывается моя жизнь.

– Поразительная точка зрения! – не то поразилась, не то восхитилась Арлин, самодовольно улыбнувшись, как преподаватель престранному студенту. – Кажется, психотерапевты это называют…мм… – Арлин замялась, пытаясь подобрать правильный термин, отчего вызвала торжество со стороны своего собеседника.

– Хронометрофобией.

– Точно! – Арлин поднесла к губам кекс, покружила им в пальцах, ноздри её затрепетали, и как гурман, не оценивший преподнесённое ей блюдо, откинулась в стуле, блаженно вздохнув.

– А может, ты боишься вовсе не смерти, а саму жизнь?

Леон застыл, пальцы скользнули с тонкой ручки кружки. Остатки на дне, как прилив океана, едва не смыли крошки со стола.

– Большая, страшная, необъятная, непредсказуемая жизнь. – Глаза Арлин излучали нежность, а слова источали яд в сомнительных дозах, способных как излечить, так и убить. – Там, за тонкими стенами с обоями в цветочек. Легче всего закрыться на ключ и сетовать на несправедливую, жестокую жизнь. Но знаешь, ты не один такой. – И преподнесла руку к сердцу, смиренно опустив веки. – Я тоже боюсь, этот мир, этих людей, идущих мне навстречу. Но я нашла выход: выделила в этой жизни нужных мне людей, как цветной краской. Остальных же превратила в серую массу, плывущую мимо меня. Они мне неинтересны, как их имена и их истории. И знаешь, я такая не одна. Для всех них я тоже – серая масса.

– А кто тогда я?

Он спросил это скучающе, скорее по инерции не оставлять за человеком последнее слово, без попытки смутить её. Но Арлин, стоя у приоткрытого окна, следя за проплывающей редкой серой массой, обернулась и без тени улыбки проговорила непривычно строгим тоном:

– Это зависит от тебя.

А после опустила глаза к подоконнику, к лежащей книге.

– «О дивный новый мир», давно искала эту книгу. Но не было возможности выбраться в книжный магазин.

– Можешь взять её почитать.

Леон прикусил губу, наказывая себя. Зачем. Зачем он связывает себя с ней этой книгой, порождая обязанность встретиться вновь, быть может, наедине. Арлин, восприняв это, как и приглашение на чай, не просто как дежурную фразу, подхватила её, любовно прижав к груди.

– Спасибо, я верну её.