Профессор Влад

Дни стояли холодные, первый снег, выпавший накануне, ещё лежал кое-где на смерзшихся кучах палой листвы, — но я так бежала, что не успела замёрзнуть и даже запарилась. Дряхлая лифтовая кабинка услужливо раздвинула передо мной свои дверцы, стоило мне коснуться кнопки. Что это?.. Неужели несчастный, усталый пожилой человек тащился на шестой этаж пешком?! Нет, скорее всего, дела обстоят проще — я вспомнила, что ещё в детстве Гарри показывал мне ловкий, эффектный приём — выходя из лифта, нажать кнопку «1» и тут же быстро отдёрнуть руку; шик заключался как раз в той молниеносности, с которой он всякий раз ухитрялся не быть пойманным коварными створками. Вероятно, Владу этот фокус тоже был знаком. Мне вообще не раз приходило в голову, что они с Гарри во многом до безумия похожи — да Влад и сам в минуты откровенности признавал это. Студент Гудилин, по его словам, был абсолютной его копией — с одной только оговоркой: «в молодости». Вот потому-то у него и не было никаких шансов пересдать тот дурацкий «хвост». Стареющий профессор попросту не мог простить своей воплощенной юности, как ни в чём не бывало топчущей землю сильными, крепкими ногами, что к нему-то она уже никогда больше не вернётся.

4

Не знаю, помните ли вы, коллеги, ту нашумевшую статью в ноябрьском номере «Психического Здоровья» за прошлый год — гневную, обличительную, под интригующим заголовком «Геронтум или Вива Старость»?..

Да-да, ту самую, где В.П.Калмыков, профессор кафедры мед. психологии МГИПУ им. Макаренко, вовсю громит «уродливый, унижающий человеческое достоинство режим, до сих пор царящий в кое-каких загородных здравницах, лечебницах и профилакториях»! Вспомнили, да? Отлично! А к чему это я? А к тому, что многие из вас наивно удивлялись резкости, с которой написана статья, — и шептались, что материальчик-де заказной. Так вот, теперь, когда Влада уже нет на свете — а, значит, его стыдливость не пострадает, — я могу засунуть вам… ну, скажем, обратно в глотки слова о его «продажности», просто рассказав предысторию этого в высшей степени аУтобиографичного шедевра — предысторию, услышанную мной в тот странный, сумбурный, слегка отдающий истерикой вечер, которого я никогда не забуду.

В первые дни Влад сильно по мне скучал: после отбоя, дождавшись, пока его сосед, сухонький и дробный старичок, громоподобно захрапит, он, накрывшись одеялом с головой, позволял себе «впасть в сладостный грех аутоэротизма» — чтобы хоть как-то облегчить вынужденное мужское одиночество, от которого благодаря мне за последнее время успел отвыкнуть. Но подобный суррогат не слишком-то удовлетворял его, оставляя по себе неприятный осадок… Словом, после недолгой внутренней борьбы он решил пойти другим путём ( — Вы уж простите, Юлечка, старого дурака! — ) и приударить за Любочкой — хорошенькой официанткой лет тридцати пяти, наиболее молодым и привлекательным персонажем «Геронтума». Привыкший иметь дело с самыми разными возрастными категориями, Влад был уверен, что всё будет тип-топ.

Увы, результат смелого замысла оказался неожиданно удручающим! Любочка — кудрявенькая, в белом кружевном передничке и наколке, похожей на снегуркин кокошник, — в ответ на его заигрывания ласково улыбалась, отчего на щёчках играли очаровательные ямочки, — и весело парировала невинные, как ей казалось, шутки симпатичного старичка: — Ах, с таким-то кавалером, как за каменной стеной! — Конечно, приду, — задорно ответила она как-то раз на вкрадчивое предложение встретиться вечерком у санаторского пруда. Несчастный Влад, взявший с добряка-соседа клятвенное обещание не покидать бильярдной до самого отбоя, около часа гулял по пустынному берегу, благоухая одеколоном и нетерпеливо поглядывая на свою верную «Электронику», — пока, наконец, до него не дошло, что Люба… не обманула, нет — просто приняла его более чем серьёзный манёвр за добрую стариковскую шутку. Открытие было весьма болезненным — ей-богу, он предпочёл бы недоумение, испуг, даже отвращение, но только не такое вот недоверие к его мужским способностям. (Хорошо хоть тактичный сосед воздержался от унизительных расспросов).