Происшествие в городе Т

– Да так ему, врагу, и надо! За квартиру с января не платил, гад! – мрачно сказала женщина.

– Отчего же вы не отказали ему от места?

– По доброте своей! У меня через эту доброту мою одни убытки. Одни убытки…

– Так что же, выходит, у вас с Агафоновым было не все ладно? – спросил вкрадчивым голосом Фома Фомич.

– У нас с Агафоновым ничего не было! Мы себя в строгости держим, не то что некоторые…

– Да уж, добрая, – сказал Кочкин, – такая человека удавит и не сморщится. Он ей за квартиру вовремя не внесет, она ему шнурок на шею, пока тот спит. А то еще хуже, ложку наточит, да ложкой в сердце, и все, милости просим в царство теней.

Начальник сыскной порывисто обернулся к чиновнику особых поручений. Начинался давно сыгравшийся спектакль, два актера и один зритель, в данном случае зрительница.

– Так ты считаешь, – Фома Фомич запнулся и сделал это очень убедительно, – ты считаешь, что это она жильца, своего порешила?

– А больше некому! Посмотрите, какие у нее руки, такими руками только спящих душить да младенцев резать!

– Значит, она Агафонова во сне?

– Похоже на то, что во сне. Но перед тем как убить, напоила…

– Зелья какого-нибудь в водку добавила!

– Да, а потом своими жуткими руками и убила!

Фома Фомич медленно перевел взгляд на женщину и зловеще проговорил:

– А ведь ты прав, Меркурий Фролыч, а я-то… Мне бы сразу на это посмотреть, и где только глаза мои были?

– Неправда! – закричала, пряча руки за спину, хозяйка. – Мне Агафонова всегда жалко было, всегда! Он хоча и не платил за квартиру, но сам по себе безвредный был. А че, думаю, пусть живет! – У Ниговеловой затряслись губы, рот изогнулся деревенским коромыслом, ах-ах-ах, тихо заплакала она.

– Безвредный, а вот убили… за что? – задумчиво сказал фон Шпинне.

– За что, за что… – ныла Ниговелова. – Кто теперь узнает? Может быть, связался с тем, с кем связываться не следывает!

– Вы кого-нибудь видели?

– Видела, я же не слепая!

– Кто приходил к Агафонову, когда он был еще жив? Может быть, женщина какая, на лице вуаль, с букетом цветов. Я вчера заметил у вас на шляпке совершенно очаровательный цветок, откуда он?

– В коридоре подобрала, видать, обронил кто-то из жильцов! А женщин никаких не видала! – вытирая распухший нос подолом, ответила Ниговелова.

– Так вы нам позволите еще раз осмотреть квартиру Агафонова?

– Осматривайте, вам рази запретишь…

– А где нам взять ключи?

– Да там не заперто, я жильца пустила, но он… – Хозяйка не договорила, рот ее снова свела судорога зевоты.

Глава 30 Второй осмотр комнаты Агафонова

Еще курится едва заметный сизый дымок над догорающими после лесного пожара головешками, а на обугленных пригорках, вопреки всему, пробивается зеленая травка. Жизнь торжествует везде! Фон Шпинне и Кочкин смогли в этом убедиться воочию в комнате Агафонова. Здесь все осталось так же, как и вчера. Та же кровать, то же грязное и мятое постельное белье. Но на кровати лежит, уткнувшись обрюзглым угреватым лицом в подушку, уже другой человек.

Новый жилец, судя по дурному чесночно-водочному запаху, был пьян. Сыщиков он никак не заинтересовал. Едва удостоив его коротким брезгливым взглядом, они прямо с порога приступили к более тщательному, чем вчера, осмотру комнаты.

Первая удача ждала в самом начале. Обладающий поистине сверхъестественным чутьем фон Шпинне, не раздумывая, точно знал, подошел к печи и, сдвинув конфорку, вынул из ее холодной топки полуобгоревший бумажный цветок, точь-в-точь такой же, как и на шляпке Ниговеловой.

– А вот и свидетельство того, что женщина в черном была у Агафонова в гостях, – сказал Фома Фомич, держа улику двумя пальцами за проволочный стебель. – Но что это? – Взгляд его остановился на печной задвижке. Он взял единственный в комнате табурет, поднес к трубе, взобрался и осмотрел заслонку. Затем спрыгнул и, предварительно засучив рукава, принялся выгребать кривой кочергой золу из поддувала. Вскоре на полу возле печки выросла небольшая куча пепла, из которой торчало с десяток проволочных каркасов от сгоревших цветов.

– Значит, она здесь сожгла букет? – спросил наблюдавший за действиями Фомы Фомича Кочкин.

– Сожгла, это точно, – кивнул фон Шпинне, – но не в этой печи.

Начальник сыскной подобрал с пола обрывок старой газеты, скомкал и сунул в топку. Вынул из кармана спички и поджег бумагу. Она загорелась, но дым в трубу не пошел, а стал змеящимися струйками просачиваться сквозь конфорки, выходить из поддувала и в щели топочной дверцы.

– Тяги нет, – заметил Кочкин.

– То-то и оно. А все потому, что печная заслонка закрыта и ее уже давно никто не открывал, судя по слою пыли. А цветочек-то, взгляни, совсем недавно обгорел, да и пепел свежий! – Начальник сыскной ковырнул носком штиблета кучу золы.

– И что же это получается?

– В печи никто бумажные цветы не жег.

– Но зола…

– Секунду терпения, Меркуша, я еще не закончил свою мысль. Цветы в печи никто не жег, это сделали в другом месте. Сюда же принесли золу, обгоревшие проволочные каркасы и вот этот цветок. Чтобы не было никаких сомнений, какой букет сгорел в печи Агафонова.