Прокламация и подсолнух

Симеон кивнул, а остальные радостно выдохнули, потому что пережидать грозу в горах без крыши над головой – мало удовольствия. Да и Григор-пасечник был им добрым товарищем. Служил он в пандурах до недавнего времени, когда число местных войск господарь Иоан Караджа уменьшил вдвое, и Григор махнул рукой на налоги и ушел к своим любимым пчелам. С его опытом, пасеку по этим горушкам он мог водить с закрытыми глазами. В работниках у него тоже оказалось немало бывалых вояк и пограничников, которые по старой памяти приглядывали, не происходит ли чего подозрительного. Конечно, все понимали, что и контрабанду эти ребята тоже таскают, но на заставе Симеона на фокусы Григора и его работников охотно закрывали глаза, предпочитая получать пользу для дела.

Вот и теперь капитан огляделся, проверяя, не греет ли кто-нибудь рядом уши, и наклонился к Гицэ.

– Думаешь, у Григора есть что для нас?

– У меня есть для него, – Гицэ похлопал по седельной сумке. – Он форму для пуль просил привезти новую, старая-то прогорела.

– Чего сразу не сказал? – удивился Симеон. – Это ж к нему точно заехать надо!

Гицэ сверкнул белозубой улыбкой под черными усами:

– Я же знал, что мимо не проедем, капитан!

– Чего-то ты темнишь, – покосился Симеон. – Что там у Григора?

Гицэ замялся, а те пандуры, кто обычно ездил с ним в объезды, будто по команде, отвели глаза. Вмешался Штефан, покачиваясь на носках, чтобы разогнать кровь в уставших ногах.

– У Григора на пасеке обосновались какие-то сербы.

Симеон хлопнул шапкой по колену.

– И молчишь! – укорил он Гицэ.

Тот пожал плечами.

– Слушай, эти бедолаги от самого Белграда, говорят, бежали!

– От Белграда, говоришь? – Симеон задумчиво посмотрел на поднимающуюся в ослепительное небо белую тучу. – Что-то я не припомню, чтобы со времен Пазвантоглу у нас сербы от Белграда в Цара Романешти бегали. Зато припоминаю немало сербских соглядатаев в войну...

Гицэ взглянул на капитана с неподдельным возмущением.

– Смеешься? Там дед старый и три бабы с дитями, какие соглядатаи? Они сперва в Трансильванию перебрались, их тогда три семьи было. А в Трансильвании мужиков вербовщики зацапали, вот они к нам и рванули.

– И все-таки, – не отступил Симеон, враз нахмурившийся и насторожившийся. – Ты этих сербов проверял?

– На сто кругов, – серьезно кивнул Гицэ. – Складно говорят. И не похожи они на соглядатаев, вот ты хоть меня убей, капитан. К тому же мы с Григором через то и решили их на пасеке у него оставить – все-таки под присмотром!

– А мне почему не сказал сразу?

Гицэ угрюмо насупился.

– Знаешь, капитан... Ты вот сейчас тех сербов в войну помянул, а я тоже тогда припомнил, и мне аж сплохело. В бога душу мать! Тогда хоть мужики все больше были. Ну и резались они с нами честно, не наша вина, что нас больше было. Но опять всех подряд, ранен, сдался, в сечку рубить!.. Тогда-то не все справлялись, ты вспомни!

– А что с ними делать – в задницу целовать, коль они туркам служат? – огрызнулся Симеон, но тоже помрачнел: – А куды девать их было? И нашим каково, хоть тому же Морое? Да, почитай, у каждого кого-нибудь турки вырезали или на базаре продали!

– Война была, так ее и так, – упрямо возразил Гицэ. – А нынче мир, так нешто нельзя по-человечески? Тем более, там бабы да дети! Слуджеру Тудору донесешь – как бы не повернулось, как в войну… А баб с дитями на деревьях развешивать – уволь!

Симеон покачал головой:

– Смотри, Гицэ, как бы хуже не повернулось от твоей нежности. Что тогда слуджер сказал этому боярину, который слишком нежный оказался? А?

– Нежный там боярин или нет – а не испугался вступиться!

– Ну и получил по морде, и за дело получил. Куда полез за руки хватать, дурень, ведь на троих разделать запросто могли!

– Ну вот потому я тебе и не сказал ничего, капитан, что ты тогда был вовсе на стороне слуджера, – вздохнул Гицэ. – А мне до сих пор по ночи иногда видится...

Пандуры угрюмо помалкивали.

В небе глухо заворчало, и Симеон поморщился, натягивая шапку на мокрую голову.

– Ладно, доедем – глянем. Если что, в Клошани отправим с донесением кого-нибудь, у кого конь поприличнее.

Ни капитан, ни Гицэ не заметили, как при этих словах вздрогнул Штефан, до того молча навостривший уши над своим подсолнухом.

- 9 -

– Ох, и прогнал бы я чертовку, если бы не Гицэ, – посетовал Григор, разливая медовуху по кружкам. – Ну на черта ли мне посреди работы этакий соблазн для ребят? Уже две драки из-за нее вышло, она ж как кошка молодая: то со всяким глазками играет, то шипит и когти выпускает, поди разбери, с чего.

– А что Гицэ-то? – уточнил Симеон, с трудом отводя глаза от тонкой фигурки, пляшущей с бубном посреди стана. Таких длинных и извивающихся, ровно гадюки, он сроду не любил, но не смотреть никаких сил не хватит!

– Глаз с нее спускать не велел, – снова вздохнул Григор.