«Стоя на помосте, Фейт прокляла Обадию и всех его потомков. “Ты, поклявшийся заботиться о нас и защищать нас, никогда не избавишься от нас. Мы будем вечно обличать твои грехи перед лицом Всевышнего”. Тела их без крестов похоронили возле кладбищенской ограды, но жившие поблизости стали жаловаться на раздававшиеся каждую ночь душераздирающие вопли. Наконец измученные соседи выкопали разложившиеся трупы и свалили их возле фермы Колдвер.
Со временем от них остались только черепа. Кризеры не впали в нищету, но и процветания не добились. И каждый раз, когда кто-нибудь из родственников пытался продать или уничтожить черепа, они начинали страшно кричать, и кричали, пока их не возвращали домой.»
Оуэн, задохнувшись, бросил косой взгляд на черепа. Ясно. Убрать их отсюда не получится. Но разве нельзя
Встав на колени перед черепами, он нагнулся и приблизил лицо к их твердой костяной поверхности.
– Я не сделал вам ничего плохого! Вы не можете взвалить на меня чужую вину.
Они безмолвно смотрели на него –
– Я ни в чем перед вами не виноват! – прошипел он, обращаясь к черепам, и вскочил на ноги, но слишком быстро. У него заболела голова.
Оуэн замер.
У него перехватило дыхание, он покачнулся, словно хотел броситься бежать.
– Нет! – негромко ответил он.
А ведь он собирался продать этот дом и разделить деньги с Поппи! A потом поездить по миру, подальше от тех, кто знал его прежнего, слабого. Хотел стать новым человеком, свободным от прежних событий и несбывшихся ожиданий.
И вот теперь ему на плечи обрушились тяжелые цепи, навеки приковавшие его к прошлому, к прежнему гадкому, слабому и беспомощному Оуэну.
Осев на пол, Оуэн вытянул трясущиеся руки и откинул с клетки покрывало.
Остававшиеся в тени черепа сверкали масляным блеском от удовольствия.
– Ну, пожалуйста, – попросил он.
Проклятие черной феи[20]
За ней гнались. Она сбросила туфли, которые ей мешали. Одновременно исчезли и тяжелые юбки, и она оказалась в привычной повседневной одежде. Избавившись от неудобного наряда, она обернулась и поняла, что бежит гораздо быстрее, чем ее преследователь. Ее сердце не знало усталости. Шаги были длинными и легкими. Он ее не догонит.
Она скакала на лошади, принадлежавшей охотнику, рыжей, как осенняя листва, держась за нечесаную гриву, и не помнила, как попала в седло.
Она скакала быстро. Впереди, на лугу перед лошадью проскочил олень.
Белым пятном мелькнул его хвост.
Она почти не умела ездить верхом, никогда не ощущала в себе даже малую часть того безумия и бесстрашия, которое требуется для этого занятия, но теперь почему-то могла наслаждаться бешеной скачкой. И пришпорила лошадь.
Вокруг царила ночь. Леса и луга оживали под пальцами лунного света. Она могла ехать в любую сторону, могла домчать до края земли, а потом вернуться обратно. Там, на самом краю, она это знала, стоял замок, а над ним поднималась зубчатая башня. Замок был окружен полоской деревьев, слишком узкой, чтобы ее можно было назвать лесом, но достаточно густой, что свет не проникал сквозь нее. Это она тоже знала. А дальше были звезды. Она посмотрела наверх и увидела, как три из них упали… одна за другой. И загадала желание: ехать, пока не приедет к ним.
Она ехала по полям. Пересекла одно, и тут же заставила лошадь перепрыгнуть через невысокий каменный забор. Дома она объезжала стороной, несмотря на манящий уют, струйки дыма над трубами, масляную желтизну окон. Лошадь без устали мчалась вперед.
Ее согревал плащ, который, когда она плотно запахивалась в него, задирался и обнажал ноги. Она почувствовала, что ступням холодно. Она обернулась, посмотрела назад. Ее никто не преследовал.
Она добралась до реки. Вода зеленела водорослями, начиная от самой полоски ила, которой заканчивался берег. Лишь на середине реки темнело глубоководье. Лошадь сама выбрала путь – поскакала вдоль берега, но в воду не вошла, а потом направилась прочь от воды, в рощу.
Она припала к шее животного, и серебристые с изнанки листья осин гладили ее по волосам.
Она полезла на дерево. Ей было мучительно жаль, что вокруг столько деревьев, и она не может влезть на каждое.