Проклятие Раду Красивого

Наконец, Мехмед уснул, причём крепко, как всякий человек, который выпил много вина.

Я тоже много выпил. Моя голова кружилась, но я не мог спать, потому что одна мысль не давала мне покоя: "Почему Господь допустил, чтобы со мной случилось то, что случилось? А может, у Него был тайный замысел?"

Я вспомнил о ветхозаветной еврейской праведнице, которую звали Юдифь. В моих мыслях всё повторялись слова чьего-то давнего рассказа: "Когда в еврейскую страну пришло вражеское войско, Юдифь сама отправилась в лагерь врагов, чтобы способствовать победе своего народа".

Я сравнивал судьбу этой еврейки со своей судьбой, и находил общие черты. Пусть врагами евреев во времена Юдифи являлись не турки, но для неё эти враги были инородцы и иноверцы, как и турки для меня.

Я невольно спрашивал себя — согласился бы отправиться к туркам, если б имел выбор? Наверное, не согласился бы. А Юдифь отправилась к врагам сама! Она представлялась мне смелее меня, и всё же мы с ней оказались в схожем положении — во вражеском стане. И ей было примерно столько же лет, сколько исполнилось мне, когда я сошёлся с Мехмедом.

Я не знал, что султан захочет делить со мной ложе, а Юдифь знала, что мужчин влечёт к ней, но сознательно пошла и предложила себя начальнику вражеского войска — Олоферну. Так она смогла подобраться к этому предводителю врагов совсем близко. Он проводил с ней ночи в своём шатре, а когда на четвёртую ночь напился допьяна и крепко заснул, Юдифь отрезала Олоферну голову.

"А если я — новая Юдифь?" — думалось мне. Я видел, что сон Мехмеда крепок, и что неподалёку в свете догорающих светильников поблёскивает нож для фруктов. Я мог бы взять нож и полоснуть султану по горлу, а затем последовать примеру Юдифи.

Конечно, мне не удалось бы вернуться домой живым, как удалось той праведнице. Она завернула голову убитого в полог, сдёрнутый с кровати, и вынесла свой трофей из воинского лагеря, ведь ей позволялось выходить, чтобы совершать ритуальные омовения в ближайшем источнике. Когда утром она выходила со свёртком подмышкой, все думали, что она как всегда идёт к источнику, и что с ней вещи, необходимые для омовения.

А вот я после убийства султана прожил бы недолго. Меня предали бы ужасной казни, но всё равно благодаря моему поступку весь христианский мир оказался бы спасён! Я знал, что Мехмед в то время готовился к осаде города Константинополиса и лелеял мечты завоевать Европу. Если бы я убил Мехмеда, его держава разрушилась бы, потому что его сыновья были ещё младенцами и не могли править.

"Если я сейчас убью султана и спасу весь христианский мир, меня объявят святым, — думал я. — Непременно объявят".

Затем я подумал, что если стану святым, у меня наверняка появится житие, то есть рассказ о моей жизни. "И что же в этом житии напишут? — рассуждал я. — Неужели, получится рассказ о том, как я, отнюдь не женщина, соблазнил Мехмеда ради спасения всего христианского мира?"

Мне стало смешно. И я громко засмеялся. Очень громко. И в эту минуту понял, как далёк от Бога. Я смеялся над своей несуразной судьбой, смеялся, потому что устал плакать.

Я смеялся так долго, что Мехмед проснулся и спросил, что же меня насмешило. Пришлось соврать — сказать, что мне приснился сон, где все считали меня женщиной, несмотря на признаки мужского начала. А смешно мне стало оттого, что я оказался отправлен жить в гарем.

— Нет, мой мальчик, в моём гареме тебе делать нечего, — улыбнулся Мехмед и снова заснул.

* * *

Весь следующий год прошёл как в дурмане, потому что Мехмед во время наших встреч всегда угощал меня вином. Я старался меньше пить, ведь от вина опухает лицо, и под глазами залегают тени. Я не хотел становиться некрасивым. Это погубило бы меня. И всё же пить приходилось. Понемногу, но не менее двух раз на неделе.

Мехмед говорил, что вино, слегка подогретое и сдобренное пряностями, хорошо согревает в холодные дни. Сказал он так и в один из дней ранней весны, когда мы беседовали в зимних покоях султана.

Я сидел на ковре. Мехмед полулежал на софе, а между нами стоял маленький столик, на котором разместились чаши-пиалы и кувшин.

— Выпей, — сказал султан, протягивая мне чашу, а затем задумчиво посмотрел в окно на сад, где сквозь жухлую прошлогоднюю траву пробивались молодые зелёные стебли, а на деревьях распускались почки.

Я тоже посмотрел туда и увидел дерево, на которое взобрался когда-то, спасаясь от султана.

Мехмед проследил за моим взглядом:

— Скоро будет год с того дня.

Я искренне удивился:

— Год? Так мало времени? А мне казалось, что прошла уже целая жизнь, и что я знал тебя всегда, повелитель.

— Счастливые дни летят незаметно, — улыбнулся Мехмед.

Я тоже заставил себя улыбнуться и, чтобы султан поверил моей улыбке, лукаво взглянул на него.

— Скажи мне, мой мальчик, как сильно ты меня любишь, — повелел султан.

Разумеется, мне следовало произнести: