Проклятие Раду Красивого

— Я люблю тебя больше всего на свете, повелитель. Я люблю тебя больше жизни. Больше, чем любил отца. Больше, чем любил мать, которую не знал. Больше, чем любил брата... — тут я вспомнил о давнем разговоре, когда султан оказался не очень доволен, поэтому мне пришлось поспешно добавить. — Я люблю тебя больше, чем кого бы то ни было. Я знаю, что если окажусь способен когда-нибудь полюбить женщину, то всё равно не смогу любить её так сильно, как тебя.

При этом мне опять вспомнились невольницы на рынке, но такое воспоминание следовало спрятать подальше. Пусть никто меня прямо не предупреждал, но я знал, что теперь, если увижу, как на рыночной площади продают рабынь, то лучше сделать вид, что это зрелище мне безразлично. А иначе султан мог узнать, как я их разглядывал, и он бы наверняка оказался недоволен.

Лишним доказательством того, что мне следовало скрывать мысли о женщинах, было умиление, которым вдруг преисполнился Мехмед, услышав мои признания о том, что он мне дороже всякой женщины.

— Ах, мой мальчик, — нежно произнёс султан и даже хотел слезть с софы, чтобы обнять меня, но передумал. Мехмед просто протянул ко мне руку, и я вместе с пиалой пересел так, чтобы он мог без труда дотянуться до моей головы, потрепать меня по макушке, как собаку, и поцеловать в затылок.

— За этот год ты многое понял, — сказал султан, перебирая пальцами мои локоны и ласково на меня глядя. — Ты собственным умом постиг то, о чём мне не раз говорил мой бывший наставник.

— А что он говорил, повелитель? Что любит женщин не так, как тебя?

— Он выражал это более сложно, — пояснил султан. — Он говорил, что взаимная любовь двух мужских начал обычно сильнее, чем любовь мужчины и женщины. Два мужских начала, сойдясь, поддерживают любовь друг друга, а женщине труднее поддержать чувство в мужчине. Она сама нуждается в поддержке как существо слабое. Вот поэтому ты правильно говоришь, что не сможешь любить женщину, как меня. Женщина не сможет поддержать в тебе любовь так, как смогу это делать я.

"Люби меня, а иначе голова с плеч, — мысленно передразнил я султана. — Да уж, Мехмед умеет заставить себя любить. И поддерживать такую любовь умеет новыми угрозами, пусть и не высказанными".

Конечно, ничего этого я вслух не произнёс. Лишь преданно взглянул на султана, а тот продолжал философствовать:

— Увы, женщины — слабые существа, поэтому их любовь слишком часто бывает слабой, приземлённой. Они заботятся лишь о том, как устроить быт. Дом, дети, пища, одежда... Но разве это истинная любовь? Это суета. Потому древние греки и говорили, что мужское начало больше способно к возвышенным чувствам, чем женское. И не раз было замечено, что даже женщина, когда любит возвышенно, проявляет мужские качества — смелость перед лицом опасности, стойкость перед ударами судьбы, готовность умереть ради любви. Но мужские качества больше присущи мужчинам. Поэтому даже мальчик любит мужчину не так, как обычная женщина, а крепче.

— Повелитель, — я изобразил восторг, — ты не раз говорил мне, что со мной не сравнится ни одна женщина из твоего гарема, и теперь мне понятно, почему так.

Мои слова Мехмеду опять понравились:

— Да, мой мальчик. Я люблю тебя сильнее, чем самую страстную из них. И я рад, что ты, наконец, смог полюбить меня так же. А что до остальных твоих слов... — Мехмед оставил игру с локонами, взял со столика свою чашу с вином и пригубил напиток, — мне, конечно, приятно слышать, что ты любишь меня больше, чем отца и мать, но всё же не смешивай эту любовь с любовью ко мне. Сыновнюю любовь оставь своим родителям. Молись, чтобы они покоились с миром.

— Да, повелитель, — я выражал покорность, но при этом поставил свою чашу на столик и пересел подальше от софы.

Вспоминая об отце, я просто не в силах был сидеть, как собака, возле султанского ложа. Отец, увидев меня таким, не обрадовался бы, а ведь он, наверное, смотрел на меня с неба.

Старый грек из храма, куда я продолжал ходить, говорил мне, что не только Бог, но и наши родные, которые после смерти попали в рай, смотрят на нас с небес. Ах, зачем Мехмед заговорил о молитвах! Ведь из-за них я вспомнил о словах священника, и если бы султан теперь повелел мне "доказывать мою любовь", то моё унижение стало бы сильнее, чем обычно. Я бы думал, что делаю всё в присутствии отца! И опять возникло бы затруднение, которое султан упорно объяснял моим возрастом.

Султан не понимал, почему я отстранился, поэтому мне, чтобы хоть как-то оправдать это, пришлось наклонить голову в поклоне:

— Благодарю тебя за науку, повелитель. За то, что объясняешь и рассказываешь. Без твоей помощи я не смог бы правильно истолковать свои чувства.

Озадаченное выражение на лице Мехмеда исчезло, и он продолжил говорить о моих родных — о том, что любовь между кровными родственниками совсем иная — но вдруг что-то в его голосе неуловимо изменилось. Я не мог понять, в чём дело, но моё сердце принялось так учащённо биться, что стук отдавался в ушах.