Проклятие Раду Красивого

"Что, если султан передумает? — спросил я себя. — Что, если Мехмед решит, что полагаться на моё молчание слишком опасно? Тогда он убьёт моего брата. Убьёт и скажет, что сделал это ради меня. Скажет, что хотел сохранить жизнь мне. Ведь Мехмед обещал обезглавить меня, если я проболтаюсь. Конечно, Мехмед не хочет отрубать мне голову, не хочет... но и нарушить собственное слово не может. Так не проще ли ему убить моего брата, чтобы избавить меня от соблазна сказать брату хоть слово?"

Я понял, что не в силах чем-то помочь Владу — не в силах даже предостеречь его, шепнуть ему, чтобы уезжал и больше никогда не приезжал. "Мой брат непременно спросит о причине, — думалось мне, — и если я попробую объяснить, открыть хоть десятую часть всей правды, он непременно догадается об остальном... и никуда не уедет. Он пойдёт и убьёт Мехмеда, или хотя бы попытается убить. В любом случае моего брата ждёт смерть".

Ничего этого я, конечно, Владу не сказал. Я лишь потупился, краснея, а он истолковал всё по-своему:

— Надо будет намекнуть Мехмеду, чтобы начал отпускать тебя из дворца не только в храм. В греческом квартале есть дом терпимости. Сам-то Мехмед вряд ли догадается, что тебе нужно сейчас. Ему не до того.

О, счастье неведения! Мой брат, говоря это, не подозревал, что мне не нужно посещать дом терпимости, не нужно получать утехи за деньги, потому что я сам уподобился продажной женщине. Я служил Мехмеду для утех и даже получал плату в виде подарков за свои услуги.

— Мне не нужны блудницы! — воскликнул я, вырываясь из рук Влада, продолжавших лежать на моих плечах. — Блудницы нисколько не привлекательны!

Мой брат удивлённо посмотрел на меня, а я, успокоившись, прижал ладони к груди и проговорил писклявым голосом:

— О, мой господин, как я счастлива. Ты так щедр! Я так люблю тебя! А что ты подаришь мне в следующий раз?

Теперь Влад с интересом наблюдал за моим кривлянием, а я наклонил голову чуть вбок, посмотрел на брата и начал часто-часто хлопать ресницами:

— Отрез шёлка? Нет, этого мало. Ах, ты меня не любишь! — я отвернулся, запрокинул голову и закрыл лицо ладонями. — Нет, ты меня не любишь!

Мой брат хмыкнул, а я притворно захныкал, затем повернулся обратно к нему, чуть раздвинул сомкнутые на лице пальцы, чтобы стали видны глаза, и изобразил такой взгляд, который можно увидеть у знатока-ювелира, мгновенно оценивающего стоимость драгоценности.

Влад посмотрел на свои руки, на которых не было ни одного перстня, но догадался, что "прелестница" увидела на них нечто ценное. Меж тем я перестал прятать лицо и теперь, будто восточная танцовщица, закружился вокруг брата, заговорил всё так же пискляво:

— Я бы поверила в твою любовь, если б ты подарил мне кольцо, которое у тебя на пальце... Что? Тебе жалко дарить кольцо? Ах, ты меня не любишь!

Я начал хмуриться и кусать нижнюю губу, а мой брат весело и добродушно рассмеялся:

— У тебя очень похоже получается изображать женщин, — сказал он сквозь смех. — Как видно, ты знаешь о них куда больше, чем я думал.

О, да! Я знал о них почти всё. Не знал только, что чувствуешь, проникнув в женское лоно.

Эту правду я мог сказать брату:

— Я знаю о них не всё.

— Узнаешь, — пообещал Влад. — А я расскажу тебе о том, что знаю сам, чтобы тебе легче было достичь успеха в обращении с женщинами.

Я вздохнул. Мне очень хотелось послушать рассказы брата, но не из-за женщин как таковых, а потому что я мечтал — пусть лишь по рассказам! — узнать жизнь, которой жил мой брат — жизнь без скрытности и притворства, для меня оставшуюся в далёком прошлом.

Конечно, повзрослев, я понял, что Влад тоже иногда лгал — например, лгал туркам — но в четырнадцать лет мне казалось, что мой брат честен всегда и со всеми. Он говорил мне, что нет ничего хуже лжи и притворства.

Помню, Влад рассказал мне историю, как сошёлся с одной миловидной, но совсем не разговорчивой женщиной. Она притворялась, будто ей всё про него понятно, а на самом деле понимала мало. Брат говорил, что, когда первый раз лёг с ней, она делала всё молча. Не задала ни единого вопроса. Даже не спросила: "Ты меня любишь?" — а ведь женщинам всегда интересно это знать.

Вместо вопросов было лишь молчание и напускное спокойствие, зато на следующий день "началось". Женщина старалась вести себя очень сдержанно, но разными окольными путями пыталась выяснить, понравилась ли моему брату, желает ли он её снова, и если да, то насколько будет нежен.

Бывало, она подкрадывалась к нему со спины, задавала пустяшный вопрос и ждала — станет ли Влад оборачиваться и обнимет ли. А временами гладила его по голове и тут же уходила прочь, а сама только и ждала, чтобы догнали.

— Она смешная, — сказал я.