Проклятие Раду Красивого

— Временами я завидую твоему сыну. Вот бы султан отпустил меня к тебе погостить. Я бы увидел края, где родился. Я бы увидел двор в Тырговиште, где жил когда-то.

— Я больше не живу в Тырговиште, — ответил брат. — Я перенёс свою столицу в другой город — в Букурешть.

— Да? — огорчился я. — Значит, всё меняется?

— Да. Не думаю, что ты, приехав, нашёл бы хоть что-нибудь из того, что помнишь.

— Ты не хочешь, чтобы я приезжал? — спросил я.

— Султан не отпустит тебя, — сказал Влад, — но это не повод для грусти. Вот что я пытаюсь объяснить тебе. Ты всё равно не увидишь за Дунаем то, что надеешься увидеть. Ну, так зачем ехать?

— Ради тебя, — еле слышно ответил я. — Пусть многое изменилось, но ты сам... Ты, кого я помню... Ты ведь не скажешь, что и сам уже не тот, что прежде?

— Скажу.

— Я не верю тебе.

— Вот поэтому тебе и не нужно ехать. Приехав, ты бы убедился, что я не тот.

— И кто же ты теперь?

Влад задумался:

— Сам не знаю. Но я не тот, что был. Ты помнишь, как я кипел ненавистью и жаждал отомстить за нашего отца и нашего старшего брата? А теперь месть моя свершилась, и у меня как будто не осталось собственных желаний, которые я в прежние времена ставил превыше всего. Сейчас главное для меня — не то, что хочется мне, а мой долг — долг перед людьми, которые когда-то мне доверились. Я должен моим приближённым, которые помогли мне найти путь к власти, а также моему войску, которое помогло мне эту власть завоевать. Наконец, я должен моим подданным, которые признали меня своим правителем.

— Ты и раньше имел много забот как правитель, — возразил я.

— Да, — сказал Влад. — И всё же раньше я многое делал для себя, а теперь, что бы я ни делал, делаю ради других. Поэтому тебе будет скучно со мной. Ты попросишь, чтобы я показал тебе страну, а я отвечу, что не могу покинуть столицу, потому что много дел. Ты попросишь, чтобы я явился на пир или праздник, который ты устроишь, а у меня именно в этот день что-нибудь случится важное, и я не явлюсь, потому что долг превыше.

— Тогда я мог бы помогать тебе в делах.

— Что толку, если ты приедешь на время и не сможешь остаться?

Мой брат говорил так, как если бы не существовало всех тех страшных слухов, которые доходили даже сюда, к турецкому двору, поэтому я спросил:

— А ты не боишься, что мне доведётся увидеть при твоём дворе? При дворе султана мне никогда не доводилось видеть казней. Меня оберегают от таких зрелищ. А у тебя, говорят, много чего...

Влад засмеялся:

— Вот этого как раз не боюсь. Мне бы даже хотелось, чтобы ты сам мог убедиться, насколько правдивы слухи. Да и на казнь тебе посмотреть хоть раз не помешает. Ознакомишься с грамотой, где записан ход расследования по некоему преступлению, а затем увидишь, как преступника казнят. Тогда ты узнаешь, насколько высокую цену приходится платить, чтобы в государстве был порядок, и соблюдались законы.

"Нет, — подумал я, — мой брат и Мехмед совсем не похожи. Для моего брата долг перед подданными свят, а вот султан о своём долге говорил как о бремени. Султан совсем не любит вспоминать, что имеет обязанности, а помнит лишь, что все должны ему как правителю. И даже казни у брата и Мехмеда совершаются по разным причинам. Мой брат твердит мне о законах, а для Мехмеда нет законов. В Турции закон один — воля султана".

Давний разговор с Владом, когда я кричал, что не хочу ничего понимать, предстал передо мной в новом свете. Когда мой брат говорил, что правителю иногда приходится быть жестоким, то подразумевал, что жестокость совершается на благо государства. Влад искренне полагал, что и Мехмед, совершая те или иные поступки, заботится о благе своего государства. Увы, мой брат не знал султана так, как я, а для меня не осталось сомнений в том, что султан, делая что-либо, делает это лишь для себя.

Как я мог объяснить это брату? Как я мог открыть ему истинные мотивы Мехмеда? Слишком много тайн пришлось бы раскрыть, и если бы Влад их узнал, то заплатил бы за это жизнью. Вот почему я не стал ничего объяснять, но начал испытывать к брату то же, в отрочестве — огромное доверие. Я снова преисполнился уверенности, что он лучше меня: умнее и честнее. Я снова любил его сильно, как прежде.

* * *

В последующие несколько дней мы с Владом виделись ещё дважды, и я чувствовал себя так беззаботно, как в прежнее время, когда султан не запрещал мне говорить по-румынски.

"Ничто не сможет разъединить нас с братом. Ничто!" — повторял я себе, провожая Влада из своих покоев и идя с ним вместе через большой дворцовый двор к главным воротам, возле которых ждали братовы слуги и осёдланный конь.

Я знал, что Влад сейчас поедет в свой турецкий дом, проведёт последний вечер с женщиной и старшим сыном, а завтра утром отправится в обратный путь в Румынию. Мысленно я как будто ехал с братом за Дунай, хоть и знал, что мой путь заканчивается здесь, у ворот.

Возвращаясь обратно к себе в покои, я не скрывал, что витаю в облаках, и что мои мечты счастливые, но, наверное, следовало скрывать, ведь вскоре после этого оказалось, что мой брат снова впал в немилость.