Проклятие Раду Красивого

Такие женщины в гарем Мехмеда ещё не попадали. Были те, что умели танцевать, играть на музыкальных инструментах, петь, но таких, чтобы могли вести умную беседу даже о политике... нет, таких там не знали. Вот почему султан, которому тогда не исполнилось ещё и тридцати, смотрел на свою сорокалетнюю пленницу, как на величайшее сокровище.

Думаю, что Мария сразу же дала понять Мехмеду, что согласна считать его своим господином, только если сама станет госпожой для него, и будет продолжать жить так, как привыкла. Поэтому-то султан оставил ей всех её служанок и все вещи, а когда эта "госпожа" прибыла во дворец в старой турецкой столице, то поселилась в отдельном павильоне гарема.

Первоначально Мехмед велел строить этот павильон вовсе не для Марии. Здание строили по просьбе всех жён и наложниц, ведь после взятия Константинополиса число женщин в гареме увеличилось, и они жили довольно тесно. Султан обещал им, что позаботится об их удобстве. Женщины так ждали окончания строительства. А затем Мехмед взял и отдал это здание Марии. Гарем взвыл! И с редким единодушием возненавидел новую возлюбленную своего господина. Вот почему Мария ни разу не встречалась с остальными женщинами Мехмеда.

Чтобы не искушать ненавистниц, новый павильон и некоторую часть гаремного сада, примыкавшую к этому зданию, огородили высокой стеной. И вход в отгороженную часть сделали такой, что он никак не сообщался с женской половиной дворца. Даже гаремные евнухи к новой наложнице не заглядывали.

Отдельный вход появился и затем, чтобы Мария могла нарушать правило, соблюдавшееся в остальном гареме очень строго. Она принимала у себя посланцев от своей многочисленной итальянской и греческой родни, а ведь эти посланцы являлись мужчинами. До сих пор считалось, что мужчина в гареме может быть лишь один — султан, и вот теперь началось ниспровержение устоев. А раз уж к Марии могли приходить такие гости, то я не удивился, когда султан вдруг привёл к ней в гости и меня.

Он предупредил, что придётся говорить по-гречески, потому что эта женщина не знала турецкого, а Мехмед не знал итальянского, однако меня подобное обстоятельство ничуть не смущало. По-гречески я говорил куда лучше свого повелителя.

Меня волновало другое... Зачем эта встреча? Ведь я знал, кто такая Мария, а Мария, конечно, уже слышала обо мне. Неужели, султан решил устроить себе изысканное развлечение и стравить двух своих возлюбленных, которые слишком умны и образованны, чтобы опускаться до низкопробной брани, но наверняка пожелают уязвить друг друга?

"Ты ждёшь интересного зрелища, Мехмед? — мысленно спрашивал я. — А если мы с Марией не станем обмениваться колкостями? Ведь нам с ней нечего делить. Она — женщина, а я — нет. Мы удовлетворяем две разные страсти своего господина. Целиком он никогда не станет принадлежать никому. Так зачем же ссориться?" И всё же нельзя было угадать наперёд, как поведёт себя Мария, даже если поймёт, что между мной и ею нет соперничества. "А вдруг эта женщина пожелает подшутить надо мной в угоду султану?" — спрашивал я себя, поэтому шёл на встречу с опаской.

К тому времени уже настала осень, но дни оставались тёплыми, и в саду даже не отцвели все розы, поэтому новая обитательница гарема предпочитала проводить дни не в павильоне, а рядом — на лужайке, застланной коврами.

Итальянка сидела там вместе со своей женской свитой и вышивала, но я, едва увидев их, понял, что всем этим женщинам сидеть на земле не очень-то привычно. Они предпочли бы кресла, но Мария, получившая столько уступок от Мехмеда, наверняка желала показать, что тоже готова в чём-то уступить, и потому училась сидеть по-турецки.

Как только мы с Мехмедом показались возле лужайки, женщины поспешно встали, поклонились, согнувшись пополам, а Мария, почти не кланяясь, произнесла по-гречески:

— Приветствую великого султана, владыку двух частей света и двух морей. Я счастлива, что ты почтил своим посещением эти покои.

— Приветствую тебя, достойнейшая из женщин, — ответил Мехмед также по-гречески. — Надеюсь, ты в добром здравии и всем довольна?

В тот день Мария не могла жаловаться или просить, даже если имела некие нужды. Она ясно видела, что султан привёл с собой гостя, то есть меня, так что ей ничего не оставалось, кроме как произнести:

— Благодаря твоей милости, мой господин, я ни в чём не нуждаюсь. Прошу тебя — садись и позволь мне быть гостеприимной для тебя, а также для человека, которого ты ко мне привёл.

Служанки тут же принялись убирать с ковров вышивальные принадлежности, очевидно, намереваясь принести вино и яства, а Мехмед оглянулся на меня и чуть подтолкнул в спину, заставив выйти вперёд:

— Это Раду — мой добрый друг.

Я улыбнулся, произнёся по-гречески:

— Приветствую тебя, деспина кира Мария. Я много слышал о тебе и вот, наконец, удостоился чести увидеть.

Пусть Трапезунда как государства уже не существовало, но всё же Мария оставалась вдовой трапезундского правителя — деспота — поэтому я назвал её так.

— Я тоже много слышала о тебе, Раду, — сказала она, протягивая мне руку, которую мне следовало поцеловать.