Проклятые

Да, я побеждала демонов. Свергала тиранов и принимала командование их кровожадными армиями. Мне только тринадцать лет, но я без особых усилий заманила в ад несколько тысяч умирающих людей. Я так и не окончила среднюю школу, но меняю саму природу загробного мира, укладываясь и в сроки, и в бюджет. Я умело и к месту употребляю слова вроде «конструкт», «идентичность» или «адекватный», однако теряюсь, когда слышу, как плачут мои родители. Чтобы придумать, как бы получше соврать, я прикасаюсь к засохшему скальпику усиков Гитлера. Пытаясь сдержать слезы, которые уже жгут глаза, я обращаюсь за помощью к короне Медичи. И говорю в микрофон своим плачущим маме и папе, чтобы они успокоились. Да, я действительно умерла. Ледяным голосом детоубийцы Жиля де Рэ я сообщаю родителям, что покинула скорбную земную юдоль и теперь пребываю в вечности.

Их рыдания стихают. Хриплым шепотом папа произносит:

– Мэдди!

С благоговением в голосе папа спрашивает:

– Ты сидишь с Буддой?

Лживым голосом серийного убийцы Тага Бехрама я сообщаю родителям, что все, чему они учили меня о моральном релятивизме, о переработке отходов, о светском гуманизме, об органической пище и расширенном сознании Гайи, оказалось абсолютной правдой.

Мама издает радостный крик и смеется от облегчения.

Да, уверяю их я, мне тринадцать лет, я по-прежнему их ненаглядная доченька, и я мертва… зато навсегда поселилась в безмятежном и мирном раю.

XXXIV

Ты здесь, Сатана? Это я, Мэдисон. Вся наша мертвая компания собирается совершить небольшое паломничество на землю и затусоваться с живыми. И разграбить земные запасы конфет.

Леонард предвкушает хеллоуинские кукурузки, карамельки в виде зернышек кукурузы в белую, желтую и оранжевую полоску. Паттерсон соскучился по шоколадным ирискам «Тутси роллс». Арчер обожает «Бит-о-Хани», сладкую сверх всякой меры арахисовую помадку. Бабетта мечтает о мятных «Сертс».

Как объясняет Леонард, Хеллоуин – это единственный вечер в году, когда мертвые обитатели ада могут навестить живых на земле. С первых сумерек до полуночи проклятые души могут спокойно ходить по земле на виду у живых. Веселье заканчивается ровно в полночь, как в сказке о Золушке, и если кто-то из мертвых пропустит комендантский час и не вернется обратно в ад, его ждет наказание. Как поясняет Бабетта, все опоздавшие души вынуждены скитаться по земле целый год, до следующего Хеллоуина. Из-за своих расплавившихся пластиковых часов Бабетта однажды сама пропустила срок и чуть повторно не умерла от скуки за те долгие двенадцать месяцев, когда ей пришлось болтаться среди зацикленных на себе живых.

Готовясь к нашей вылазке, мы всей компанией кроим, шьем и клеим себе костюмы. Чемпион по шахматам, великий умник Леонард отрывает штанины от брюк, превращая их в длинные шорты с разлохмаченным низом. Зачерпнув с земли горстку остывших углей и пепла, он втирает их в ткань. Тщательно пачкает рваную рубашку. Мажет грязными ладонями лицо, оставляя на нем черные разводы сажи.

Я интересуюсь, кого он будет изображать. Бродягу? Бомжа?

Леонард качает головой. Нет.

– Зомби? – спрашиваю я.

Леонард снова качает головой и говорит:

– Я пятнадцатилетний раб-переписчик, который погиб при пожаре, уничтожившем знаменитую библиотеку Птолемея Первого в Александрии.

– Да, я так и подумала, и как раз собиралась сказать.

Подышав на клинок своего драгоценного кинжала, я полирую его о рукав и спрашиваю, почему Леонард выбрал именно этот костюм.

– Это не костюм, – замечает Паттерсон и смеется. – Это то, кем он был. Как он умер.

Леонард выглядит и ведет себя как современный парень, однако он умер в 48 году до нашей эры. Одетый в футбольную форму Паттерсон с его типично американской смазливой румяной физиономией объясняет мне это, полируя бронзовый шлем. Потом снимает футбольный шлем, водружает на голову бронзовый и поясняет:

– А я афинский пехотинец, погибший в сражении с персами в четыреста девяностом году до нашей эры.

Проводя гребнем по волосам, сверкая красными шрамами на запястье, Бабетта заявляет:

– Я царевна Саломея, которая потребовала убить Иоанна Крестителя, и в наказание была растерзана дикими псами.

– Мечтать не вредно, – усмехается Леонард.

– Ладно, – признается Бабетта. – Я фрейлина Марии-Антуанетты, которая, чтобы избежать гильотины, покончила с собой в тысяча семьсот девяносто втором году…

– Врешь, – говорит Паттерсон.

– И ты, кстати, не Клеопатра, – добавляет Леонард.

– Ладно, – кивает Бабетта. – Это была испанская инквизиция… кажется. Вы только не смейтесь, но я уже и не помню за давностью лет.