Проклятые

Мальчик, уже преградивший нам путь, – это Горан.

Оторвав взгляд от планшета, Эмили произносит:

– Привет.

Кивнув ей, Горан обращается ко мне:

– Прости, что я тебя задушил, – говорит он с его вампирским акцентом и протягивает мне оранжевую подушку. – Как видишь, теперь я тоже мертвый. – Горан перекладывает подушку мне на руки. – Вот, нашел для тебя.

Подушка теплая. Она тихонько урчит. Ярко-оранжевая, очень мягкая, она глядит на меня сверкающими зелеными глазами – живая, мурчащая, она прижимается к моей кофте, испачканной кровью. Игриво бьет лапой, и ее крошечные коготки задевают сморщенные тестикулы Калигулы.

Больше не мертвый, не спущенный в унитаз дорогого отеля, уже не подушка – это он, мой котенок. Живой. Мой Тигрик.

XXXIII

Ты здесь, Сатана? Это я, Мэдисон. У меня снова есть мой котенок. У меня есть парень. И лучшая подружка. У меня мертвой есть все, чего не было у живой. И нет лишь одного: мамы и папы.

Не успела я помириться с Гораном, как случился очередной кризис.

Не успела я взять в руки теплый пушистый комочек, своего любимого котика Тигрика, как мое эмоциональное равновесие опять пошатнулось. Я заверила Горана, что он меня не убивал. Да, в каком-то смысле он случайно убил человека, отождествлявшегося с Мэдисон Спенсер; Горан навсегда уничтожил то физическое проявление меня, но он не убил… меня. Я продолжаю существовать. Кроме того, его действия были вызваны моим ошибочным представлением о французских поцелуях. Произошедшее в том гостиничном номере стало всего лишь комедией ошибок.

Я с благодарностью приняла Тигрика, а потом познакомила Горана с Эмили. Мы продолжали гулять втроем, пока долг не призвал меня вернуться к рабочим обязанностям в кол-центре. Мой любимый котенок свернулся калачиком и, счастливо мурлыча, дремал у меня на коленях, а я, надев гарнитуру, приступила к работе. Система автонабора, как всегда, соединяла меня с домами живых людей в тех часовых поясах, где как раз начиналась вечерняя трапеза.

В одном таком доме со знакомым калифорнийским кодом трубку взял мужчина:

– Алло!

– Добрый вечер, сэр, – произнесла я, шпаря на память по давно заученному сценарию всех своих реплик и ответов на реплики собеседника. Поглаживая котенка, спавшего у меня на коленях, я говорю в микрофон: – Буду очень признательна, если вы уделите мне пару минут для важного маркетингового исследования потребительских привычек при выборе клейкой ленты из нескольких конкурирующих марок…

Если не клейкая лента, то еще что-нибудь обыденно-бытовое: аэрозольная полироль для мебели, зубная нить, канцелярские кнопки.

На заднем плане, едва различимый за мужским голосом, звучит женский:

– Антонио! Тебе плохо?

Женский голос, как и сам телефонный номер, кажется странно знакомым.

Продолжая поглаживать Тигрика, я говорю:

– Это займет всего несколько минут…

В ответ – тишина.

– Алло! Сэр!

В трубке молчат, а потом раздается то ли вздох, то ли всхлип, и мужской голос спрашивает:

– Мэдди?

Я перепроверяю телефонный номер, десять цифр на своем маленьком компьютерном экранчике, и теперь я его узнаю́.

Мужчина на том конце линии произносит:

– Доченька… это ты?

Женский голос на заднем плане говорит:

– Я возьму трубку в спальне.

Номер у меня на экране – это не указанный в справочниках номер телефона нашего дома в Брентвуде. По чистому совпадению система автонабора соединила меня с родителями. Эти мужчина и женщина – бывшие битники, бывшие хиппи, бывшие растаманы, бывшие анархисты – мои бывшие мама и папа. Раздается громкий щелчок, кто-то поднимает вторую трубку, и я слышу в наушниках мамин голос:

– Милая? – Не дожидаясь ответа, она начинает рыдать. – Пожалуйста, солнышко, скажи нам хоть что-нибудь…

Рядом со мной нудный ботан Леонард сидит за своим рабочим столом и продумывает ходы с шахматной партии с каким-то живым противником из Нью-Дели. Напротив меня Паттерсон болтает с живыми футбольными фанатами, обсуждает команды и квотербэков, расставляет их в мысленной турнирной таблице. По всему аду, до самого горизонта, кипит работа. Повсюду вокруг загробная жизнь продолжается как обычно, но в моей гарнитуре звучит умоляющий мамин голос:

– Пожалуйста, Мэдди… Скажи мне и папе, где мы можем тебя найти.

Задыхаясь и шмыгая носом, папа рыдает:

– Пожалуйста, детка, не вешай трубку… – Его дыхание хрипит у меня в наушниках. – Ох, Мэдди, мы так виноваты, что оставили тебя одну с этим злобным мерзавцем.

– С этим… с этим убийцей! – шипит мама.

Как я понимаю, они говорят про Горана.