Читаем Прокобата полностью

— Много хладно, Артър. Бях готова да се хвърля на врата ти, но това бе невъзможно. Първият ти поглед ме отблъсна и ужасно ме обърка. Беше като ледена струя във врящо масло.

— Да-а — рече херцогът. — Но продължавай. За какво ти говорих?

— Освен другото, ме попита намирам ли Мина Лори за хубава и ми каза да не ревнувам, защото в целия си живот не си й казвал повече от три думи на кръст.

Херцогът се покашля многозначително и извърна лице. Бе покрито с най-гъстата руменина, която кръвта му можеше да придаде сега на бледната му кожа.

— Ти повярва ли ми, Мери? — попита тихо. Тя въздъхна и поклати глава. — Добре, продължавай.

— После ме попита дали според мен Фиц-Артър ти прилича. Казах, че да, малката Емили също, понеже те, господарю, всъщност са твои абсолютни копия в миниатюра.

— Проклятие! — процеди той през зъби. — Не мога да слушам повече. Защо той, искам да кажа аз, съм говорил такива пъклени глупости? Твърдоглав нехранимайко! Но аз ще му го върна! Правилно са се намесили Финик и Юджин. Слушай, Мери, свариш ли ме в това нелепо настроение, отмъсти си с плесница. Не се страхувай ни от възмездие, ни, че после дълго ще ти се сърдя. Постъпвай тъй, любима, заповядвам ти, и когато дойда на себе си, ще те възнаградя с целувка, не, с хиляди целувки.

Мери му се усмихна и склони глава на рамото му.

— Артър, започвам да си мисля, че имаш двойник. Сигурна съм, че Заморна, когото видях в салона, не е същият Заморна, които седи до мен сега. Онзи пет пари не даваше за мен; този, вярвам — не, дори съм сигурна — ме обича; онзи бе силен и в цветуща форма; този е отпаднал. Но в моите очи бледите устни, които сега ми се усмихват, са ми хиляди, милиони пъти по-скъпи от онези, рубинените, които ми се хилеха подигравателно преди час. Тези пръсти са тънки, но аз ги обичам далеч повече от бялата, закръглена ръка, която неотдавна смачка моята с насмешка. Но какви ги приказвам? Не може да има на земята двама Заморни; тя не би ги побрала! Умът ми сигурно е помрачен, щом е способен да играе с подобна идея дори за миг! Това е абсурдно, невъзможно, нереално! Ще ме вземеш за луда, Ейдриън!

Той се разсмя бурно, нежно, но не сърдечно.

— Бог да те благослови. Мисля, че аз съм по-луд. Но повече няма да говорим за това. Темата е опасна. Ала изглежда, че проклятието губи силата си. Преди седмица и една трета от онова, което днес изслушах търпеливо, би ме убила, или от гняв, или от ужас. Остави ме сам сега, любима, трябва да размисля върху случилото се тази сутрин.

Той я притисна към себе си, целуна я нежно, после стана и я изпрати до вратата. Тя бавно и с нежелание се отдели от него. Никога не й е бил тъй скъп. Имаше нещо неописуемо трогателно в тази величествена осанка и благородно лице, лишени от обичайната си ослепителност, но пък изпълнени с досега напълно чуждо кротко, изнурено, меланхолично очарование. Поне през последните години, защото на шестнайсет-, седемнайсет-, осемнайсет– и деветнайсетгодишна възраст, когато бе строен младеж с нежна кожа, тънък като върлина поради бързия си растеж, имаше много по-мек маниер, отколкото сега. Как се промени след двайсетата си година! Дотогава нямаше и помен от внушителност в осанката му, от воинско достолепие в чертите му. Изглеждаше грациозен, женствен, съзерцателно настроен, повече високо, красиво момиче, нежели смел, стремителен мъж. Да, чуйте добре, дами на Африка, някога херцог Заморна бе като момиче! Това уверение звучи невероятно сега, когато гледаме пламенния, високомерен и властен лик на младия сатрап на Ангрия с изпепеляващия му, пронизителен поглед и светкавичната смяна на израженията му, издаващи все гордост, дързост и импулсивност в нова и все по-различна светлина. Някога той не проявяваше тези пороци, освен когато беше ядосан. И действително, лорд Дуро на дванайсетгодишна възраст, във водовъртеж от чувства, ужасяващо приличаше на херцог Заморна на двайсет и две години. Същите бурни сцени, о, как се издуваха и пулсираха виолетовите вени по бялото му чело и още по-бялата му шия; как се мятаха инак плавно спускащите се гъсти кестеняви къдрици по челото и слепоочията му — като гривата на рипащ жребец; стройното му, гъвкаво тяло се напрягаше и гърчеше, докато се бореше с противника си (най-често Куошия), сякаш духът се бори в предсмъртна агония да постигне със силата на желанието онуй, което глиненият му съсъд е неспособен поради немощ.

Мога още много да говоря за онези времена, но трябва да продължа започнатото. Читателю, премини на следващата глава, ако не си заспал.

Седма глава

Перейти на страницу:

Похожие книги

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Ф. В. Каржавин и его альбом «Виды старого Парижа»
Ф. В. Каржавин и его альбом «Виды старого Парижа»

«Русский парижанин» Федор Васильевич Каржавин (1745–1812), нелегально вывезенный 7-летним ребенком во Францию, и знаменитый зодчий Василий Иванович Баженов (1737/8–1799) познакомились в Париже, куда осенью 1760 года талантливый пенсионер петербургской Академии художеств прибыл для совершенствования своего мастерства. Возникшую между ними дружбу скрепило совместное плавание летом 1765 года на корабле из Гавра в Санкт-Петербург. С 1769 по 1773 год Каржавин служил в должности архитекторского помощника под началом Баженова, возглавлявшего реконструкцию древнего Московского кремля. «Должность ево и знание не в чертежах и не в рисунке, — представлял Баженов своего парижского приятеля в Экспедиции Кремлевского строения, — но, именно, в разсуждениях о математических тягостях, в физике, в переводе с латинского, с французского и еллино-греческого языка авторских сочинений о величавых пропорциях Архитектуры». В этих знаниях крайне нуждалась архитекторская школа, созданная при Модельном доме в Кремле.Альбом «Виды старого Парижа», задуманный Каржавиным как пособие «для изъяснения, откуда произошла красивая Архитектура», много позже стал чем-то вроде дневника наблюдений за событиями в революционном Париже. В книге Галины Космолинской его первую полную публикацию предваряет исследование, в котором автор знакомит читателя с парижской биографией Каржавина, историей создания альбома и анализирует его содержание.Галина Космолинская — историк, старший научный сотрудник ИВИ РАН.

Галина Александровна Космолинская , Галина Космолинская

Искусство и Дизайн / Проза / Современная проза