Промельк Беллы

В начале 1990 года у меня в мастерской раздался телефонный звонок, Олег пригласил меня поговорить о жизни и о работе. Мы встретились в ресторане Дома литераторов, разговорились, увлеклись планами продолжения творческого сотрудничества. Олег торжественно пригласил меня работать во МХАТе главным художником, предлагал сделать мой кабинет рядом со своим и чтобы в кабинете стоял макет очередного спектакля, что так удобнее работать и мы поднимем престиж главного художника.

Я приступил к исполнению новых обязанностей. Мне довольно трудно было перестроиться и уйти от той вольной жизни, которую я вел. Постепенно я привык заезжать во МХАТ и заходить в цеха, изготавливающие декорации, регулярно.

Теперь мы проводили с Ефремовым много времени. Разговоры вообще перемежались размышлениями, как правильнее делать спектакль, процесс его создания превращался в игру. Это было особенно важно в тех случаях, когда работа шла трудно и нам не удавалось с налета найти решение.

Тем не менее, имея опыт общения с режиссерами и невольно сравнивая их стиль работы с ефремовским, я понимал, что в душе Олег остается актером. Хотя я помню, как он обижался, читая какого-нибудь театрального критика, который упоминал его в обойме известных режиссеров отнюдь не первым.

Ефремову, как любому главному режиссеру, неоднократно приходилось вершить судьбы людей – кого-то увольнять, кого-то принимать в труппу, кому-то повышать зарплату. Бывали совсем трудные периоды жизни, как, например, во время его ухода из “Современника”. Тогда Ефремова увлекла грандиозная идея обновления МХАТа, и он безжалостно увел из “Современника” группу ведущих актеров в собираемый им новый коллектив, таким образом подрывая им же созданный театр.

Так было, и когда Ефремов понял, что чрезмерно разросшаяся труппа МХАТа неуправляема и это вредит художественному уровню спектаклей. Разделить коллектив на две части и повести за собой одну группу актеров было немыслимо трудно. Конечно, возникало немало трагических пограничных ситуаций, но Ефремов ввязывался в эти сражения, всегда имея в виду конечную цель – служение идее обновления театра.

Мне приходилось видеть сцены, когда безумный характер Ефремова проявлялся в полной мере. Так было, например, в ресторане Центрального дома работников искусств на общем для всей труппы “Современника” банкете, посвященном выпуску спектакля “Назначение”, именно в тот момент, когда актеры и другие работники театра расслабились и пребывали в состоянии эйфории. Помню, что рядом с Ефремовым сидел Эрнст Неизвестный и они о чем-то страстно разговаривали. И вдруг Олег, выпив несколько рюмок водки, агрессивно прокричал в микрофон:

– Чего вы веселитесь, чему радуетесь? На следующий год половина вас здесь работать не будет!

Зачем надо было говорить это в момент праздника? Такому поступку трудно найти объяснение, но думаю, что мы стали свидетелями тяжелой внутренней борьбы, происходившей в душе Олега. Подобный вулканический выплеск давал понять окружающим меру напряжения, которое постоянно испытывал Ефремов. Мы с Игорем Квашей сходились в оценке этого события.

Я видел много работ Олега Ефремова в театре в самом начале нашего знакомства, когда он еще играл в спектакле “Вечно живые” по пьесе Виктора Розова. Это был один из лучших спектаклей раннего “Современника”. Помню лица актеров театра, которые тогда зачастую были моложе, чем их персонажи. Игра на сцене буквально завораживала своей искренностью и правдоподобием. Блестяще играли Галя Волчек, Лиля Толмачева, Михаил Зимин, Виктор Сергачев, Игорь Кваша и сам Олег Ефремов.

С Галей Волчек я сделал в то время детскую сказку “Принцесса и дровосек”, написанную Галей в содружестве с Марой Микаэлян. Режиссером спектакля вместе с Волчек был Олег Даль, делавший первые шаги на этом поприще. В Олеге жил подлинный актерский талант, и я помню, как однажды в ресторане Дома актера подвыпивший Олег Даль раскачал весь ресторан, заставив всех исполнять с ним вместе песню, которую он любил. Это было совершенно неправдоподобно, потому что за столиками сидели совсем различные люди, и вдруг все они поддались его воле, его обаянию.

Никто из публики полностью не понимал, к какому художественному направлению принадлежит “Современник”. И только один Ефремов строго формулировал мхатовские принципы, из которых исходил театр, с поправкой на современное ощущение реалий жизни, и со страстью проповедовал “идеи К. С.”.

Принципы художественного оформления также отсутствовали, и их старались найти на ощупь, отвергая все лишнее, мешающее действию, доводя количество нужных предметов до минимума. Здесь я и прикладывал усилия, стараясь соединить свои художественные идеи с работой Ефремова.

Когда Олег предложил мне должность главного художника, ему захотелось, чтобы мы сразу же начали совместную работу. Это была весна 1990 года. Как раз предполагались гастроли МХАТа в Ялте. Олег предложил мне полететь вместе с труппой, чтобы даже во время полета не прерывать обсуждение.