Промельк Беллы

Я предчувствовал эффект, который произведет эта запись на Андрея. Первую пластинку украшала надпись “Овации”. Волконский не поверил своим глазам и сразу же ее поставил. В течение всего времени звучания слышались бурные аплодисменты, перекрываемые воплями: “Да здравствует товарищ Сталин – великий вождь мирового пролетариата!” – или затем: “Слава товарищу Сталину, продолжателю дела великого Ленина!” – и снова овации, и так до конца пластинки. Далее следовало ее перевернуть, и снова начинались аплодисменты и выкрики беснующейся толпы почитателей гения мировой революции. В самом конце второй стороны крики и аплодисменты утихали и раздавался молодой, хриплый, с сильным грузинским акцентом голос вождя, начинавшего свою историческую речь.

Волконский был в бешеном восторге. Он ставил пластинку, переворачивал ее и снова слушал, а затем повторял и повторял прослушивание, находясь под гипнозом этой сюрреалистической записи.

В тот вечер мы разговаривали допоздна, и Андрей остался у меня ночевать. Утром я проснулся раньше. Сильно болела голова, и мне захотелось пройтись в направлении Петровских ворот, там в одной забегаловке продавали пиво, что было в те годы редкостью. Я надел пиджак и вышел из дома, надеясь принести пиво и для Андрея. Когда я пришел в заведение и мне надо было расплатиться, я полез во внутренний карман и вместо денег обнаружил паспорт. Раскрыв его, я с изумлением прочитал, что место моего рождения – Женева. Тут я понял, что взял пиджак Андрея. К счастью, я нашел в брюках какие-то деньги и смог расплатиться. Радость Андрея, когда я заботливо принес ему пиво, была искренней, и мы снова окунулись в прослушивание великой пластинки, отражающей восторг народа от встречи со своим вождем.

Андрей Волконский – праправнук знаменитого декабриста – вернулся из эмиграции по воле родителей, которые, устав от пребывания на чужбине, решили начать новую жизнь в Москве. Перемена обстановки сильнее всех ударила по молодому Андрею. Он с большим трудом привыкал к новому образу жизни. Случайно встретившись с ним в Ленинграде, я смог услышать одну из его авангардных вещей. Так совпало, что мы оба жили тогда в гостинице “Европейская”. И когда встретились в моем любимом кафе второго этажа, он сразу же сказал, что в этот день будет исполняться его произведение “Жалобы Щазы”, написанное на основе дагестанского эпоса. Играть его должен был небольшой оркестр в Малом зале Ленинградской филармонии, находившейся в двух шагах от гостиницы.

Филармонический зал располагался на Невском проспекте буквально за углом улицы Бродского (ни в коем случае не имени поэта!), на которой стоит гостиница “Европейская”. Там был объявлен вечер классической музыки, и билеты продавались в кассе, но после окончания концерта, в зале остались только приглашенные самим Андреем люди. Их, кстати, оказалось немало. Оркестром дирижировал автор. “Жалобы Щазы” произвели на присутствующих большое впечатление. При всей трудности восприятия предложенной Волконским музыки прочитывались и национальный характер дагестанского эпоса, и изысканная авангардная интонация композитора. Успех был большой. Музыкальный дар Волконского в сочетании с его мощным интеллектуальным началом пробивали стену непонимания. В итоге в России он сделал себе имя как музыкант и композитор, хоть и продолжал писать авангардную музыку, которая, повторяю, публично не исполнялась. Как-то Андрей позвонил мне в Москве и попросил сделать полиграфический плакат к циклу его концертов старинной музыки. В это время Андрей создавал ансамбль “Мадригал”. Для исполнения музыки “до-баховской эпохи” нужны были и старинные музыкальные инструменты, такие как виола да гамба и скрипки, настроенные специальным образом, отличающимся слабым натяжением струн. Очень важен был клавесин, на котором играл Волконский.

Андрей хотел, чтобы на сцене была создана особая обстановка, соответствующая исполняемой музыке. Мы поехали в Шереметевский дворец в Останкино и попросили дать нам в аренду старинную мебель, стулья и кресла XVIII века, а также изящные канделябры, которые потом ставили на полуколонны и возжигали свечи. На большом вертикальном деревянном мольберте размещалась весьма оригинальная картина той же эпохи с изображением диковинных птиц. Эту картину – большого размера (160×200 см) и в золотой раме – мы выпросили у директора Дома ученых, а обнаружили ее там по подсказке знакомых. Мы сразу поняли, что только она может служить фоном и правильно от разить смысл предполагаемого музыкального вечера. Картина стояла в центре композиции. Концерты проходили в зале им. Чайковского и имели очень большой успех.