Герой, которого играл Женя, – шофер Виктор Пронякин – при сравнении с современными ему другими героями советских фильмов был и похож, и не похож на них. Урбанский играл простого рабочего, который стоит двумя ногами на земле, а не витает в эмпиреях коммунистических утопий, перевыполняя план для каких-то “высших целей”. Урбанский очень хвалил Владимова и рассказывал, как он прост в общении и чужд любой фальши. Когда такой огромный, мощный человек, каким был Женя, с нежностью отзывался о полюбившемся писателе, это трогало.
Женя, уставший после целого дня тяжелой работы, приезжал в нашу компанию, чтобы выпить рюмку водки и отвлечься от съемок. Я помню обстановку тех встреч на моей кухне. Мастерская еще не была построена, и мы с друзьями зачастую вечерами собирались в моей квартире на улице Немировича-Данченко. Лева Збарский, Марик Клячко, Алина Голяховская, Игорь Кваша радушно принимали Женю, иногда он приезжал со своей женой, красавицей-киноактрисой Дзидрой Ритенбергс. Кваша замечательно пел под собственный аккомпанемент на гитаре. Мы с любовью и стараньем расписывали эту гитару черной тушью, изображая каких-то условных красавиц.
У нас существовал обычай провожать Женю, когда он уезжал на съемки. В соответствии со своим неукротимым характером Урбанский, выпивавший тоже неистово, становился буйным и мог вдребезги разбить вышеупомянутую гитару о бетон аэродрома. А уже после возвращения из поездки с виноватым видом покупал новую, и мы снова принимались ее расписывать в надежде на то, что она сохранится подольше.
Последним фильмом, в котором он играл главную роль, стал “Директор” режиссера Алексея Салтыкова. Съемки проходили в пустыне в сорока километрах от Бухары. По сценарию машина, в которой ехал Урбанский, должна была промчаться по барханам, обгоняя колонну, а затем возглавить ее. По рассказам коллег, Женя отказался от дублера-каскадера и первый заезд выполнил благополучно. Во время второго дубля он погиб.
Прошли годы. И вот уже мы с Беллой вместе с Жорой Владимовым у него дома бесконечно прокручиваем ролик, запечатлевший трагический момент, когда машина Урбанского взлетела над барханом, перевернулась в воздухе и упала на крышу… Ролик привез один из друзей Жени. Участники экспедиции рассказывали, как, стремясь спасти Женю, гнали на грузовике по барханам с еще живым Урбанским, но не успели довезти его до больницы. Это произошло 5 ноября 1965 года.
…Белла знала Жору Владимова давно, еще со студенческого времени, и всегда восхищалась его талантом. Для нее внове была только его гражданская позиция и правозащитная деятельность. В 1975 году мы впервые уже вместе с Беллой встретились с Владимовым, и началась череда наших встреч. Некоторые из них бывали в стенах Дома литераторов, однако в его ресторанной части. В первую нашу памятную встречу в писательском клубе Белла бросилась к Жоре и обрушила на него град восторженных комплиментов, которые он, абсолютно не привыкший к почестям, воспринимал наивно, бесхитростно и не спешил с ответом, как в замедленной съемке.
В то время Владимов был знаменитым автором книг “Большая руда”, “Три минуты молчания” и “Верный Руслан”. Последняя долгое время ходила по рукам, поскольку распространялась в самиздате, а в 1972 году была напечатана в журнале “Грани”. В 1967 году Георгий Владимов написал открытое письмо в адрес IV Съезда писателей СССР в поддержку предложения Солженицына об отмене цензуры и с призывом еще раз осознать достоинство литературы: “И вот я хочу спросить полномочный съезд – нация мы подонков, шептунов и стукачей, или же мы великий народ, подаривший миру бесподобную плеяду гениев?”
Несмотря на исключительную смелость, которой проникнуто это письмо, Владимов не хотел становиться прямым диссидентом и не допускал героизации своего поведения. Но принципиальность, присущая Жоре, толкала его на дальнейшие шаги в конфронтации с властью. Когда мы познакомились, как раз происходили его переговоры с норвежским издательством, которое пригласило его к себе на книжную ярмарку. Сам Жора довольно подробно описывает эту историю, ставшую последней каплей в противостоянии с Союзом писателей, приведшей его к разрыву с советским официозом: