Промелькнувший метеор (книга 1)

Их дружба особенно крепла в летние месяцы во время откочевок на джайляу. Расстояния между аулами так сближались, что не только сами малыши, но и придирчивые родительские глаза не могли отличить детей торе от детей простых казахов. Детвора резвилась вовсю, и уж если начиналась потасовка, никто не считался с тем, где белая кость, а где черная. Кто сильнее, тот и одолевал! Из мальчишек в отряде Чокана побеждал обычно Жайнак. Кто с ним мог сравниться и волей, и силой, и ловкостью, и находчивостью? Он выигрывал всегда. Даже в том случае, когда его настигали, Жайнак вывертывался, и попробуй, догони его! Ну, а в схватке один на один неизменно валил соперника на землю. Жайнаку дали прозвище Рыжего Верблюда. За его рост, за силу. Нрава он был самого кроткого. Никогда не задирался и слушался Чокана, безоговорочно признавая его первенство и по уму и по знатности.

… Мы теперь возвращаемся к лету 1847 года, когда начинаются главные события нашего романа. Именно Чокану и Жайнаку выпало на долю вовлечь Чингиза в сложную и малоприятную для него историю.

Чокан вырастал озорником, но озорником с умом, со своим, пускай еще детским, но достаточно определенным взглядом на жизнь. Он внимательно присматривался ко всему, примечал, что происходит вокруг него, вокруг дома, вокруг аула, и всему давал свою, порою наивную, но чаще верную оценку. Многое наблюдая, многое слыша из чужих уст, Чокан постепенно составил себе представление о людях Кусмурунского округа, и знатных и незнатных. Мало-помалу он стал разбираться в том, кто поддерживает его отца и кто выступает против. Людей, питавших злобу к отцу, он просто ненавидел. Продолжая слыть баловнем ханской семьи, Чокан извлекал из этого свою выгоду и зло подшучивал над теми гостями, которые — он это отлично знал — были неугодны отцу. Он мстил им, а они, не понимая, в чем дело, почти благодушно отмахивались: «Мол, смотри, как резвится сын торе! Дитя, что с него возьмешь!» Гости не трогали Чокана еще и потому, что побаивались гнева Чингиза.

Впрочем, однажды Чокану пришлось уразуметь, что не все остается безнаказанным, и он стал более осмотрительным. А случилось так. В аул приехал небезызвестный Кожык, человек влиятельный, хитрый вор, которого не зря опасался отец. Мало того, что Чокан передразнивал его манеру заикаться, он еще и на голову ему полез. Раздосадованный Кожык, не смущаясь других гостей и хозяев, довольно больно шлепнул Чокана, сказав при этом: «Будь хоть божий сын, сгинь с глаз моих!» В ярости он мог напугать не только мальчика: желваки так и ходили по лицу, глаза выпирали из орбит. Чокан отпрянул, а Кожык снова рванулся к нему. Проказнику показалось, что на него налетает беркут. Он выбежал из юрты. Обиженного Кожыка едва удержали и успокоили. С тех пор Чокан не нападал на незнакомых людей.

В то время, о котором идет речь, мальчик не мог не замечать, что врагов у отца становится все больше и больше и к самым сильным из них принадлежит Есеней. К лету 1847 года страсти накалились, хотя в степи с виду было спокойно. Рядом с ханским аулом оставался только аул Карашы. И можно было наблюдать, как вдали караванной цепочкой тянулись на джайляу другие аулы округа.

Правда, в поле зрения Чокана попадал еще один аул, вернее два, располагавшиеся бок о бок. Их юрты стояли к северу от озера в пойме реки Обаган. Главою кочевья был уже известный нам Отей-бай и одновременно бий, происходивший от ветвей Отей и Дауш рода Уак. Правой рукой его стал сравнительно молодой бий Тулеген, человек живой и находчивый, служивший ему верой и правдой.

Весною аул Отея позднее других снялся с места, но летом неожиданно вернулся снова, когда остальные аулы еще продолжали кочевать на джайляу.

Мальчик догадывался: тут что-то не так. Но всех подробностей, естественно, он знать просто не мог.

Необычные кочевые маршруты аула Отея определяла тоже вражда, разгоравшаяся в степи все жарче и жарче. Роды Керей и Уак под водительством хорунжего Есенея вели ожесточенную борьбу с ханской ставкой, с Чингизом. Им были не по душе преимущества, полученные им от русского правительства. И больше, чем войско в русской крепости, их раздражали посягательства Чингиза на землю, на пастбища, на сложившиеся веками родовые обычаи.

Отей и Тулеген вначале не хотели ссориться с Чингизом.

— Мы остаемся на месте, — говорили они посланцам Есенея.

Но их не оставили в покое.

— Либо вы с Чингизом, либо вы с нами. Если вы поддерживаете Чингиза, значит, вы наши враги. Что мы готовим Чингизу, то достанется и вам. Присоединяйтесь к нам, тогда будем бороться вместе.

Гонец говорил веско. За каждым его словом стояла сила. Отей и Тулеген, искушенные в спорах, заколебались.

— Медлить нельзя! — настаивал гонец. — Чингиз будет повержен. Вы же сами видите: он не выезжает на джайляу, он думает, его спасут русские солдаты в крепости. Но и они ему уже не помогут. Кочуйте на джайляу с нами. Иначе вам придется на своей спине испытать крепость ударов наших соилов и плетей.