Промелькнувший метеор (книга 1)

— А тебе какое дело? — безжалостно начал Чокан и осекся. И не повел дальше нож. Он сам с непонятным чувством боли и страха видел, как темнеет от крови шерсть и вздрагивают ноги ягненка. Действительно — зачем? Ему почудилось — рядом стоит Шепе с перекошенным от злобы лицом и нажимает на его руку. Мол, не бойся, помни, чей ты сын. Чокан выдернул ножик. Он был, кажется, готов заплакать вместе с Жайнаком, цепко обхватившим ягненка.

И в это самое время прозвучал глухой рассерженный голос.

— Что вы тут только делаете?

Это был пастух Отея Журка, одинокий старик, схоронивший и жену и детей. В истрепанном чапане, в стоптанных ичигах он горестно опирался на толстую палку и смотрел на мальчишек укоризненно и строго.

— Что вы только наделали… Где ваше сердце? Разве можно так шутить над живым?

… Мальчишки отпустили ягненка. С жалобным блеянием он поскакал прочь, заметно прихрамывая.

Старик продолжал стыдить ребят, негромко, беззлобно, но твердо, чувствуя свою правоту.

Чокан, минуту назад готовый расплакаться, вдруг оскорбился. В ауле отца так разговаривать с ним никто не осмеливался. И тут он уже не мог себя сдержать. Бранные жестокие слова сорвались с его языка. Он размахивал ножиком, запачканным кровью.

— Хочешь, чтобы я тебя пырнул?

— Уж лучше меня, чем ягненка, — спокойно отвечал старик.

Спокойствие это окончательно взбесило Чокана. Но Рыжий Верблюд крепко взял его в свои длинные руки. Чокан испугался, стих, обмяк. Жайнак повел его из березняка, приговаривая: «Ой-бай, ой-бай!» Оглянулся. Журка продолжал сокрушаться, опираясь на свою палку. И вот тут Жайнак совершил ошибку:

— Уходи, несчастный старик! — крикнул он пастуху. — . Худо тебе будет! Ты разве не видишь, на кого напал.

— Чей же это такой сынок?

— Султана Чингиза, чтоб ты знал.

Но эти-то слова и не произвели на пастуха должного впечатления. Если бы не они, он, должно быть, подлечил бы ягненка и не стал рассказывать о случае в овраге Отею и Тулегену. Еще заругают, недосмотрел, скажут. А теперь он знал имя маленького разбойника. И, слыша краем уха о распрях с ханской ставкой, он запричитал, поймал раненого ягненка и пошел в свой аул жаловаться на сына Чингиза.

В ауле не сразу решили, что же делать, как отнестись к поступку мальчика. Все ждали слов Отея, но и он не торопился их произнести.

В его юрте собралось все взрослое население аула ветвей Отей и Дауш. Гнев не улегся, но разговаривали вполголоса. Иные просто молчали, считая, что не положено им раньше старших и мудрых высказывать свое мнение.

Медленно собирался с мыслями сам бий Отей. Осторожность, как и всегда, сопутствовала ему. Бию надлежало подтвердить верность людской молвы, которая давно прославляла его ум и справедливость.

Правом называть его Отеем пользовались немногие, равные ему по уважению люди. Для молодых он был Бура-ага, для ровесников — Буке. За сильный ум и густую бороду его сравнивали с могучим верблюдом — бурой. Отсюда пошло и прозвище.

Отей был современником отца Чингиза Вали-хана. В годы соперничества Вали и Касыма за власть в ханской ставке Отей поддерживал Вали. Поэтому Чингиз почтительно относился к нему и не раз поступал в свое время по его советам. И хотя теперь добрососедские отношения нарушились и Отей все ближе и ближе склонялся к Есенею, в глубине души почтенного бия все же сохранялись хорошие чувства к сыну его старинного друга.

Отей был раздосадован грубым требованием Чингиза оставить пастбище, съехать с берегов Кусмуруна и отказался его выполнить. Но Чингиз не настаивал и все пока оставалось по-прежнему. А теперь история с ягненком и маленьким торе снова как бы разжигала костер вражды.

Для Отея случай этот был неприятным и неожиданным. Некоторые горячие головы считали необходимым послать к Чингизу уважаемого гонца и заставить его заплатить двойную стоимость ягненка, а сына, чтобы мальчик впредь не забывался, выпороть розгами при всем народе. Другие и это считали недостаточным. Виноват не только сын, но прежде всего отец. Мол, Чингиз обиделся на Отея и нарочно подговорил мальчика. Мол, задумано было покалечить не одного ягненка, а всех ягнят. Слава аллаху, вовремя спохватился Журка. Спорили и о самом ягненке, что с ним делать. Одни советовали прирезать, чтобы избавить его от мучений, а другие предлагали выставить баранчика на всеобщее обозрение. Словом, мнения высказывались самые разные. Многие были уверены — Чингиз ни в чем не уступит, и за ягненка платить не станет, и сына не пожелает наказать. И лучше всего подождать окружного собрания биев. Пусть они решают, что делать.

Так негромко пререкались старейшины, искоса посматривая на Бура-ага. Но Отей молчал, предпочитая пока слушать. Когда высказались едва ли не все, поднялся шум:

— Какой ты совет дашь, Буке? Почему молчишь?

Отей не без достоинства погладил свою знаменитую бороду, распрямился.

— С таким ягненком и волку в зубы попасть легко, — произнес он. И было не совсем понятно, то ли он говорит о ягненке, на котором испробовал свой складник Чокан, то ли в этих словах иное, предостерегающее, значение.

Словно раздумывая вслух, Отей продолжал: