Промелькнувший метеор (книга 1)

— Чингиз, говорите, виноват? Нет, не должен был он так делать. Но неспроста задаем мы вопрос — неужели один мальчишка придумал такое? В этих словах есть зерно. Надо думать, Шепе замешан тут. Он и не такому способен научить. Однако совсем ли в стороне Чингиз? Как бы там ни было, поступок этот надо строго осудить. Уже дети начинают вмешиваться в наши раздоры. Костер не погасим — пожар разгорится.

Снова разгладил бороду, помолчал недолго и уже совсем медленно закончил:

— Будем разумными, не поддадимся злу. Пошлем к Чингизу верного человека, послушаем, что он скажет, а потом посоветуемся еще раз.

По выбору Отея к Чингизу послали самого Тулегена. Он находился в одном возрасте с ага-султаном и пользовался заслуженным уважением среди ветвей рода Отей и Дауш. Посланцу предстояло выяснить ряд обстоятельств и уже в зависимости от этого прийти к взаимному согласию.

— Знал ли отец, что сын решился на недоброе дело? Или мальчик сам задумал покалечить овец? Нужно установить правду в любом случае. Тогда легче будет вести разговор дальше. Один ли сын виноват, замешаны ли тут и взрослые, дурной поступок остается дурным. Дело, понятно, не в ущербе. Кто не терял ягнят в отаре. И волк мог напасть, и в котел для почетного гостя ничего не стоило прирезать. В этой истории самое неприятное — нехорошая молва. В степи известно — я был бескорыстным другом Вали, а потом, после его смерти, и Чингиза. Теперь сплетники вкривь и вкось станут толковать, почему сын Чингиза направил свой ножик в ягненка отцовского врага. Знаете сами, как растут сплетни: к травинке прибавят стог, из одной овцы сделают тысячу. Враги будут посмеиваться, злорадствовать, друзья — огорчаться. В народе вновь подымется тревога. Найдутся желающие подлить масла в огонь. Начнется пожар, многих опалит его пламя, а кто-нибудь и совсем сгорит…

Так наставлял Отей Тулегена. И добавил, когда посланец уже выходил из юрты:

— Растолкуй ему все, как следует. Скажи, я один бессилен предотвратить пожар. Спроси, что он думает.

Тулеген был не просто гонцом, передающим слово в слово поручение старшего. Опытный бий, он знал толк в красноречии. А когда убедился, что Чингизу вообще ничего еще не известно о проделке Чокана, повел разговор издалека, неторопливо пробираясь к сути. Но как ни осторожничал Тулеген, Чингиз почуял запах гари, угадал недоброе.

— Постой, постой, Тулеген. Ты ходишь вокруг да около, крутишь, крутишь, а раскрутить боишься. Вижу, ты пришел ко мне с плохими вестями. Давай говори прямо, вилять не надо.

И Тулеген рассказал все до конца.

Чингиз разволновался, побагровел, но сдержал себя. Он не хотел, не мог поверить, что его мальчик способен на такие жестокие проделки.

— Апырай! Тут что-то не так. Канаш-жан, знаю, озорник, большой озорник. Что верно то верно. Но так он не поступит. Вражду разжигает кто-то другой, хитрый и злобный.

Тулеген покачал головой:

— Пастух Журка своими глазами видел.

Но не так-то легко было переубедить Чингиза.

— Что пастух! И пастуха могли научить. Сам Журка и стал резать ногу ягненка. А свалил на мальчишку…

Чингиз упорствовал, стоял на своем и Тулеген. Согласились на одном: надо послать за Чоканом и вдвоем расспросить его обо всем.

Но мальчика вблизи юрты не было, не было его и в ханском ауле, не нашли его и среди ребят аула Карашы. Странным показалось, что все мальчишки на месте, кроме Жайнака. Жайнак и Чокан были неразлучными. Значит, они и сейчас вместе. Послали в березовую рощу. И там их не обнаружили. И на берегу озера их не было. Чингиз вышел из юрты и тихо наказал верховому, чтобы не слышал Тулеген, съездить в крепость, к солдатам, где любил бывать Чокан. Верховой скоро вернулся и доложил, что его давно там не бывало.

Чингиз мрачнел. Может быть, и в самом деле Чокан виноват, а теперь боится, что его накажут и прячется где-нибудь в угольной яме, или — хуже того, в волчьем логове. Разве мало в степи холмов, оврагов, скрытых от глаза низин. Затаиться легко, искать трудно! Не хватит людей, чтобы обшарить степь. Но все равно, надо было предпринимать поиск.

А что же в это время делали наши беглецы?

Напуганные, измученные, они схоронились в березняке, на дальнем краю оврага. Их не бог весть какой надежный тайник находился сравнительно недалеко от аула. Но и здесь найти их было совсем не легко.

Жайнак помог Чокану понять, что он наделал в припадке ярости и оскорбленного мальчишеского самолюбия.

— Ау, Чокан, торе ты мой, — причитал Жайнак, обрывая листья у припавшей к земле ветви березы, — плохо нам теперь будет. Зачем ты пырнул ножом этого ягненка?

— Ну, пырнул. Ну и что же? Что мне сделают за это? — спрашивал Чокан, учащенно дыша и уже не веря, что все обойдется.

— Ой-бай-ау, Чокан, торе ты мой, — чуть не плача повторял Жайнак. — Все окрестные аулы против нас. Люди только ищут повода, чтобы продолжить ссору. Старик Журка и тот сумеет наговорить. И ему поверят. Не любят твоего отца, пойдут на Орду, вот посмотришь.

Достаточно было сказать об отце, чтобы Чокан снова разозлился.

— Не посмеют, пальцем не тронут.

— А чего они испугались?