Шепе вывела из себя эта невозмутимая манера Абы говорить загадками. Он не смог усидеть. Схватив зачем-то лежавшую рядом камчу, он подошел вплотную к Абы и начал кричать:
— Что ты виляешь, как верблюд, измотанный дорогой? Отвечаешь так, что и понять ничего нельзя. Отвечай прямо — нашли его или не нашли?
— Найдется, — упорство у Абы было завидное.
— Хап! Собачий щенок! — Шепе яростно взмахнул камчой. Камча свистнула и глухо ухнула по ворсистому ковру.
Чингиз только головой качнул. У него не хватило сил на ярость. С той минуты, когда ему рассказал Тулеген о ягненке, он мучительно думал о Чокане, о самом себе, о будущем ханской Орды. Чингиз дышал тяжело. Все происходящее воспринималось с трудом. Ясно было одно — сбежал сын. Он понимал: его не нашли. А где его можно отыскать? Он хотел расспросить подробнее и не мог. Сердце ныло и словно проваливалось, к горлу подступала икота.
А Шепе, дергаясь от злости и жалости, — он был по-своему привязан к мальчишке, — только растравлял горечь своей несдержанной грубой речью:
— Болтовня все это, болтовня. Этот Абы скрывает что-то. Найдется, говорит. А если нет. Если пропал наш мальчик и мы его не увидим?
Зейнеп не смогла перенести последних слов. И так напряженная до предела, натянутая, как струна, она стала медленно валиться набок и, может, ударилась бы головой, если бы Абы не подставил ей подушку. Чингиз, словно очнувшись от полудремоты, схватил медный кашгарский кумган и взбрызнул водою лицо жены. Зейнеп почувствовала себя лучше и, уставясь на Абы большими печальными глазами, спросила:
— Ты откуда сейчас?
— Айеке, — назвал Абы Зейнеп так, как ее называли самые близкие, но прибавляя к семейному прозвищу Ая-апа или Аяпа почтительное окончание «еке», — соберись с духом, Айеке. Я правду говорю: найдется!
— Вот и говори правду, — перебил его Чингиз, — и не морочь нас загадками.
— Скажу, султан, но только вам с Айеке.
Шепе готов был броситься с камчой:
— Я-то чужим здесь стал вдруг?
— Лишь бы он был с нами, наш озорник, — тихо взмолилась Зейнеп, — мы послушаем тебя, Абы. А ты уж оставь нас, не злись.
И Чингиз почтительно попросил старшего брата:
— Выйди, кши-ага, так будет лучше!
Шепе с оскорбленным видом сделал шаги к выходу, но на пороге оглянулся и погрозил Абы своей камчою:
— Смотри ты у меня! Чтоб нашелся! Не то с тобой посчитаюсь.
И надутый, важный, покинул юрту.
После его ухода Абы почувствовал себя свободнее:
— Канаш в Каскыр-ойнаке, соглашайтесь со мной или не соглашайтесь. В пещере он.
— Откуда тебе известно это?
— А где же ему быть, как не там! Не птица он, чтоб улететь в небо. Не рыба, чтоб уйти в воду.
— Ты все предполагаешь, все загадками говоришь! — недовольно бурчала Зейнеп. — Нет того, чтоб сказать просто и понятно. Душу только томишь.
Чингиз испытывал такие же чувства, только он спросил напрямик:
— Почему же ты пещеры не обыскал, если уверен, что он там?
— И на это есть своя причина: не хотелось мне заставлять Канаша краснеть, самолюбия его решил не задевать.
— А теперь как думаешь искать?
— А вот так и думаю: я не найду, Кутпан найдет. Умная собака!
— Кутпан? И как это мы не подумали раньше. Езжай скорее с Кутпаном.
Так появилась надежда и у Чингиза и у Зейнеп.
Волкодава Кутпана еще щенком подарили Чокану. Кутпан вырос, стал сильным и быстрым. Он научился выслеживать волков и мог расправиться с матерым зверем, хотя бы тот был величиной со стригунка.
Мальчик привязался к собаке, и собака привыкла к мальчику.
Кутпан беспокоился, скулил, когда Чокана не оказывалось дома.
Порою волкодав убегал в степь. Иногда на несколько часов, а, бывало и на несколько дней. Случалось, возвращался искусанный волками. И в этот злополучный день Кутпан после очередной своей вылазки вернулся израненным, с кое-где запекшейся кровью на шерсти, вернулся к вечеру, когда джигиты разводили руками после неудачных поисков и направили к родителям невозмутимого Абы.
Кутпан не обращал внимания на раны. Его больше разволновало отсутствие Чокана. Он не распластался по привычке в юрте у входа, а бродил неподалеку от жилья и жалобно подвывал. Собачий вой сулит недоброе. Чингиз вслушался, кликнул волкодава, хотел его покормить. Кутпан не отозвался и продолжал свое. Шепе выбежал из юрты, пригрозил собаке: «Цыц, проклятая, чтоб тебе скулы свело!» Волкодав не замолкал, Шепе замахнулся камчой. Кутпан затих, зашел в юрту, разлегся, положил голову на вытянутые лапы. Лежал недвижно, только глазами помаргивал. Чингиз подумал: если Кутпан успокоился, значит, и Чокан найдется.
Поэтому родители и согласились так охотно с предложением Абы.
Абы прикрепил к ошейнику Кутпана длинный поводок, сел на коня и пустил волкодава вперед. Кутпана с трудом удалось удерживать на поводке: сильный, он рвался из стороны в сторону, обнюхивал землю. Поневоле приходилось перекладывать поводок из одной руки в другую.