— Ты думаешь, Абы, кереи и уаки могут на них напасть, если я не вернусь?
Абы дал волю своей фантазии:
— Так вот, отец велел тебе сказать, что самому царю передана весть о волнениях среди кереев и уаков. Их осадят силой. Придут войска из Оренбурга и Омска. А до прихода войск хан Чингиз уговаривать их будет. Улестит Отея, договорится с Есенеем. Понял? А потом все решит силой.
Не все дошло до Чокана. Может быть, потому, что Абы слишком уж привирал. И все-таки, в смятенной голове мальчика возникала обнадеживающая мысль: выход есть, отец отведет беду и от него и от Орды, у отца есть опора. Не надо будет прятаться от врагов. А сейчас? Сейчас надо соглашаться. В крепость так в крепость.
— Хорошо, Абы, я поступлю, как ты советуешь. Но скажи мне, что будет делать отец?
— Отец твой не растерялся. Его одолеть не так-то легко. Враги не свалят Черного шанырака твоего деда Аблая. Да что там свалить! Они притронуться к нему не посмеют. А ты нигде не показывайся. Сиди себе в крепости. Нажмут на отца, — мол, где же твой сынок, который в чужую отару с ножом ходит? Отец от них отделается. Скажет — верите, искал, не нашел. Давайте искать вместе. Или, еще лучше, обвинит их же самих во всем. Вы, обвинит их, сами увели моего сына, верните мне его. Иначе сотней мальчишек поплатитесь.
Выдумка выдумкой, но слова Абы крепко запали в голову Чокана.
— В крепость поеду, сейчас поеду, — мальчиком уже овладевало нетерпенье, — только не один, а с моим Жай-наком.
— Ладно! — Абы махнул рукой. — Садитесь вдвоем на моего коня и езжайте. Той стороной, что ближе к озеру. Недобрых людей там не встретите. И солдат не бойтесь: они знают тебя. А я пешком доберусь до Орды.
Мальчишки уехали.
Абы с трудом дотащил мертвую волчицу до расщелины в скале, наломал березовых веток, прикрыл ее. Вернусь, — подумал, — завтра сниму шкуру. Найду и волчат в логове, принесу в аул.
Но на следующее утро он обнаружил только клочья шерсти и обглоданные кости, разбросанные в траве. Должно быть, зверя съели другие волки. Пустым оказалось и логово. Трудно было сказать, куда делись волчата, какую участь определил им волк-отец.
Происшествие в урочище Каскыр-ойнак скоро было забыто. Его вытеснили другие, более значительные события.
Удивительнее всего, что вранье Абы — а он и сам не ведал того, что говорил, — оказалось пророческим.
Есеней к началу истории с ягненком действительно был в этих краях. Он гостил у сибанов ветви Кужгена в окрестностях Кара-Обы, в среднем течении реки Обаган. Приехал он не просто попировать, а на собрание, на шырпышы. До него, как и предполагал Абы, случай с ягненком дошел уже в сказочно преувеличенных размерах.
Ему рассказали: Чингиз обиделся на Отея, когда тот откочевал от него, и поручил своему сыну заманить в овраг и вырезать всех ягнят! Мальчик выполнил наказ отца и теперь скрывается в крепости. Отей послал к Чингизу своего человека с требованием вернуть долг, а Чингиз его и близко к себе не подпустил. Мол, пусть, что хотят, то и делают.
И Кожык по тем же причинам находился неподалеку от Кусмуруна, на берегах речки Карасу, в ауле уаков ветви Караман. И до него докатилась весть о ягненке, ставшем уже целой отарой вырезанных ягнят.
Есеней с Кожыком и не вникли в суть дела. Им в конце концов, было все равно. Для них нашелся удобный повод поднять в народе новую волну ненависти против Чингиза. Сделать это не составляло большого труда. За тринадцать лет своего ага-султанства Чингиз нажил достаточно врагов. В окрестных аулах, особенно вдоль побережья Кусмуруна, пожалуй, не найти было кочевья, не испытавшего на себе силу чингизовского характера и цепкой его хватки.
Есеней и Кожык решили действовать без промедления. Они тайно встретились на уединенном берегу речки Кун-дызды.
Начал Есеней, как более опытный, старший.
— Пожар и так вот-вот разгорелся бы… Ягнята Отея только помогают его раздуть. Теперь нам нельзя терять времени. Если ты подашь Клич «Жаубасар!»[2]
, а я выкрикну «Ушпай!»[3], у кереев и уаков все мужчины сядут на коней и возьмут в руки соилы. Наших людей много. Их не только захватить холмы Кусмуруна хватит, но и озеро обернуть несколько раз. А что Чингиз? Он опирается на солдат в крепости. Много ли их там? Говорят, сотня. Не велика опора. Сотней народ не остановишь!— Ничего они нам не сделают, — твердо выговорил Кожык, не заикаясь на этот раз. И уже чуть запнувшись добавил. — Но я другого боюсь.
И замолчал. Высказал свои опасения только после настояния Есенея: