Промелькнувший метеор (книга 1)

Чингиз часто навещал Шамрая в крепости, объяснял ему расстановку повстанческих аулов, сообщал имена вожаков. Шамрай понимал, что положение осложняется, и в обход инструкций Драгомирова предлагал попугать повстанцев из пушек. Они рассеются по степи и во второй раз не сунутся. Но Чингиз не согласился. Он, зная, что народ озлоблен и недоволен им, не хотел ухудшать своего и без того шаткого положения. Правда, меры предосторожности он принял, выставив между аулом и крепостью вооруженную конную охрану. Кроме того, он договорился с Шамраем, что в случае наступления Есенея крепость даст ему отпор.

В лагере Есенея все продолжалось по-прежнему: ели, пили, грозили. Тогда Шамрай предложил Чингизу вести переговоры с повстанцами в крепости. Чингиз и на это не согласился. Только дома. Еще подумают, что я боюсь.

Тем временем Шамрай вел переговоры со штабом казачьих линейных войск и ввиду большого наплыва повстанцев просил выслать ему вооруженную помощь. Вскоре пришла депеша, что в крепость направляются два эскадрона — из штаба и Кокчетава.

Решал бы все один Есеней, кровопролитие уже совершилось бы.

Но в ту пору к нему приехал бий Токсан, выходец из алдайской ветви кереевцев. К советам уже престарелого бия всегда прислушивались не только его прямые сородичи, но и уаки, и аргынцы с кипчаками. Его ценили и за красноречие, и за мудрость, и за то, что отец его Жабай и дед его Кара слыли в прошлые времена справедливейшими биями Среднего жуза.

Сказители передавали из уст в уста: когда самые знатные представители Среднего жуза посвящали Аблая в ханы, один конец белой кошмы держал почтенный бий Кара. Прошли годы, бий совсем состарился, и его навестил благодарный хан. В юрте старика играл его внучонок Токсан. Аблай сам вложил ему в рот кусочек мяса, провел ладонью по лбу и дал свое благословение. Вот поэтому, утверждали ревнители старины и старинных обычаев, бий Токсан умом и ораторскими способностями превзошел своего деда.

Понятно, что и сам Токсан чтил память Аблая и уважал его потомков. Немощный телом, он уже никуда не выезжал из своего дома. Но когда до него дошла весть, что готовится нападение на Орду, он не смог перенести одиночества и впервые за много лет сел на коня.

В глубине души Есеней был недоволен его приездом. Веря в дух предков, он потерял веру в Черный шанырак. Непримиримый к Чингизу, он обязан был считаться и с советами старика. Глубоко почитая Токсана, он боялся, что старик разрушит все его планы. Токсану не надо было повторять своей просьбы. Есеней дважды в год — зимой и летом — приглашал Токсана в гости — получить его благословение. Токсан состарился — Есеней сам стал ездить к нему. В случае трудной тяжбы Есеней поступал так, как советовал ему Токсан. Слово старого бия было окончательным при определении тяжести преступления и меры наказания. Никогда не забывал Есеней отправлять Токсану скот. Мудрый аксакал, не скупясь на похвалы, называл Есенея и батыром, сокрушающим врага, и грозой, наводящей страх… И если его о чем-нибудь просил Есеней, он сразу же откликался.

Но на берегах Кусмуруна в этот приезд Токсана отношения между ним и Есенеем сложились далеко не так просто.

Токсану не надо было долго присматриваться, чтобы понять, куда идут события. Все рассматривалось как на ладони, хотя не все обстоятельства были ему известны. Вражда накапливалась. В своей непримиримости Есеней зашел слишком далеко и увлек за собой свою сторону. Либо-либо: отдавай нам своего сына или покажи место, которое станет полем боя. Чингиз не обладал твердостью своего противника. Лишенный власти и прежней опоры, он колебался. Убежденный, что сына отдать нельзя, он думал и о примирении, и о возможности бегства из Кусмуруна и еще продолжал надеяться на эскадроны, которые, вот-вот должны были подойти к крепости.

Токсан больше всего боялся, что прольется кровь.

Есеней прямо сказал, что он готов к выступлению и попросил Токсана дать согласие. Бий отказался:

— Надо подождать, надо все обдумать.

— Но до каких же пор? Время уходит.

Тогда Токсан предложил держать совет, тем более уместный, что здесь, в Хан-Жаткане, ожидался приезд старейшин родов из степной Арки и Сибири, куда тоже дошли вести о предстоящем разгроме ханской Орды.

Токсан, сочувствуя и Есенею и Чингизу, рассчитывал установить мир с помощью этих старейшин.

Передышка могла помочь Чингизу. Теперь к берегам Кусмуруна стали съезжаться и его сторонники, готовые защищать Орду Аблая. Из пяти волостей багаталинцев, кочующих между Большими и Малыми горами, из шестидесяти волостей Куандыка и Суюндика, считавшихся цветом Аргына, из сорока волостей Каракесека и Каржаса в Кар-каралинских и Баянаульских предгорьях, из Кокчетавских родов Карааула и Дауита, древних родов, ведущих свою родословную от восьмого и двенадцатого колена. Своих посланцев защищать ханскую ставку отправили казахи, чьи аулы располагались по течению рек Уй и Тобол, представлявшие роды Узык, Колденей, Торы и Карабалык. Их верхней границей были Тургай и Тосып и нижней границей западное побережье реки Обаган.