Промелькнувший метеор (книга 1)

— Я просто велю сжечь эти жалобы.

— Да, но почему ты не можешь это сделать сейчас, не снимая меня с должности.

— Вот уж этого никак не могу сделать. Пойми ты простые вещи. В степи настроены против тебя. Если ты останешься, заявлениям не будет конца. Уничтожу одни жалобы, напишут новые. Волей-неволей придется вести расследование. А суд ничего утешительного тебе не принесет. Ты согласен?

Чингиз невесело кивнул головой. Внутренне он был уже сломлен.

— Слушай меня дальше. По-моему, лучший для тебя выход — ехать теперь вместе со мною в Омск. Забирай с собой и мальчишку. Довольно ему отсиживаться в крепости.

— Чокана везти в город? А зачем?

— Насколько, я понимаю, — Драгомиров сощурил глаза, доказывая свою полную осведомленность в событиях, — народ так озлоблен, что не успокоится, пока сын твой здесь. Но дело не только в этом. Я ведь догадываюсь, Чингиз, что происходит в твоей душе. Ты думаешь о ханских временах. Не правда ли? Так вот, знай: птица вылетела из твоих рук и не вернется обратно. Ты уже не хан, а только чиновник Российского государства.

Султан тяжело вздохнул:

— Верно. Ты прав…

— Посмотри вокруг, Чингиз. Вдумайся. Степь волнуется, но степь уже не прежняя. Когда царское правительство уничтожает бунтовщиков вроде Кенесары, оно находит себе помощников среди местного населения. И одаривает своих помощников чинами, мундирами, саблями. Среди твоих киргиз-кайсаков полно всяких сотников, есаулов, хорунжих. Даже и враг твой Есеней Естемесов и тот хорунжий. А вот понимают ли они, что значат эти чины и награды…

Чингиз, поначалу совсем удрученный, несколько оживился.

отсутствуют страницы

ная выходка сказалась и на ней. Она никак не могла простить мальчику неожиданного бегства Шепе, да и на самого Шепе злилась целыми днями. Стиснет зубы, потрясет кулаками и шепчет: «Ну, погоди, погоди! Пошлет аллах тебя в мои руки!».

В такую-то пору и поручили ей сторожить Чокана.

Стоило мальчику перешагнуть порог дома Шепе, как он вспомнил…

Был он еще совсем малышом и однажды обругал тетку. Она поймала его, придавила к земле тяжелым коленом и больно побила. Заплаканный, в слезах, он прибежал к матери. Зейнеп долго утешала его:

— Сыночек мой, пора бы тебе знать, какая это вздорная баба. Самая вздорная в ауле. Трогать ее нельзя. Кто, кроме аллаха, может с ней справиться? Ты к ней и близко не подходи, и имени ее не называй, и не спрашивай никого о ней. Подальше, сыночек, будь от беды.

А беда была теперь рядом. Беда вытаращила глаза и сказала голосом тетки Шонайны вкрадчиво и с угрозой:

— Вот твое почетное место. Хочешь — полежи, хочешь — сиди, дело твое. Но убежать не надейся. Не будешь слушаться — тогда не обижайся.

Хмуро и послушно он прошел, куда она ему показала. Отбросил подушку, свернулся калачиком на полу и с головой укрылся большим лоскутным одеялом.

Сколько он так пролежал не шелохнувшись, ему и самому было неизвестно. Должно быть, уже вечером его пришла проведать мать. Она склонилась к сыну, слезы потекли по ее лицу. Погладила его, окликнула. Чокан притворился спящим. Он уткнулся лицом в пол, ни одним движением не выдавая себя, Зейнеп попыталась повернуть его лицом к себе, но это было ей не под силу. Она даже испугалась. Что это такое с ним происходит? Может, мальчику плохо? Зейнеп рванула его к себе. И вдруг услышала сердитые слова:

— Убери руки.

— Жеребеночек мой, я ведь твоя мама, — расплакалась еще сильнее Зейнеп.

— Не трогай меня, говорю тебе! — закричал Чокан.

— Канаш-жан, неужели ты меня не узнаешь?

Зейнеп хотела обнять сына, но он замотал головой, разжал ее руки и крепко укутался в одеяло.

Откуда-то из темного угла, ближе к дверям, послышался насмешливый голос Шонайны:

— Ах, Укили келин, ах моя невестка с перьями филина!

— Я вижу, до тебя доходят мои слова. Помни, дорогой. Чиновник Российского государства должен быть грамотным. Надо думать и о будущем. Далеко пойдут те, кто получит русское образование. Смотри, как зашагал Турлыбек Кошенов. Правильно? Значит, делай вывод. Хочешь сохранить в своих руках поводья власти, отдавай своих детей в русские школы. И первым — этого озорника.

— По-твоему будет! — отвечал Чингиз. Он-то и раньше думал о судьбе сына, а теперь, в трудные эти дни, дело решалось само собой.

И он пригласил Драгомирова к дастархану.

Как ни тяжело было Чингизу, но в этот же день он собрал биев и прежним твердым голосом объявил им, что оставляет пост ага-султана и намерен поехать в Омск, лично вручить губернатору свое заявление.

Сказал кратко, веско. Наступило молчание. Бии понимали, откуда идет это великодушие. Не находили нужным отговаривать Чингиза те, кто был всей душой с ним. Считали неприличным выражать свою радость его противники.

Молча выслушали, молча разошлись.

Драгомиров ловко составил бумагу, в которой уход Чингиза объяснялся желанием вернуться к родственникам в Кокчетав. В бумаге этой от имени родов округа выражали Чингизу благодарность. Особый пункт касался будущего ага-султана. Народ, как было сказано в бумаге, просит генерал-губернатора на место Чингиза Валиханова утвердить Есенея Естемесова.