Отсюда, с дальнего кургана, невозможно было разглядеть лиц. Но всякое передвижение в аулах попадало в поле зрения ребят.
Вот они заметили, как из Карашы в Орду проехал всадник. Они не могли догадаться, что это Тулеген. Но отчетливо увидели, как он привязал коня почти вплотную у гостевой юрты. Кто позволил себе такое? По установленным правилам приезжему надлежало спешиваться подальше, там, где вбит столб в землю. На то и коновязь, чтобы возле нее оставлять лошадей и тут стреноживать их. А от столба полагалось идти пешком. Если проезжих было несколько, они тянулись гуськом, след в след друг за другом.
А этот смело пренебрег установленным обычаем. Почему он так торопился? Как он мог решиться на это? Мальчишки были поражены, в особенности Чокан.
Жайнак нарушил тревожное молчание:
— Ты опять будешь спорить со мной, но помяни мое слово — всадник приехал по поводу этого ягненка. Не иначе, он рассержен. И показывает свое пренебрежение к хозяину.
Чокан не поддержал разговора. Любое напоминание об унижении достоинства отца ему было неприятно. Он застыл, собрался в комок, и, не отрывая глаз от юрты, ждал, что же будет дальше.
Молчал теперь и Жайнак.
Появление всадников в ауле заставило мальчиков напрячь свое зрение и думать, думать.
Картина начала скоро проясняться. В Орде подымалась суматоха. Часто откидывался полог юрты, кто-то входил в нее, кто-то выходил. Потом несколько конных джигитов поскакали к оврагу и довольно быстро скрылись в березняке.
Через некоторое время мальчишки услышали топот и какие-то крики у Срединного родника. Верховые находились неподалеку от них.
— Слышишь, нас ищут, — шепнул Жайнак.
И словно в подтверждение его слов явственно донеслось:
— Чо-о-о-кан!
— Жа-а-ай-нак!
— Может, подадим голос? — Чокан уже терял терпение.
— Погоди, торе-тай, погоди. Посмотрим, что дальше будет…
На некоторое время опять наступила тишина. Джигиты вернулись в аул.
Снова можно было наблюдать волнение и в Карашы и в Орде. Пешие и конные сновали туда и сюда. А когда солнце уже совсем склонилось к горизонту, новая группа всадников из двух аулов выехала в сторону Срединного родника, с каждой минутой приближаясь к мальчишкам. За верховыми торопились и пешие.
Поиск на этот раз шел по всем правилам. Всадники то двигались справа и слева от русла, то скрывались в зарослях, обшаривая их.
— Нас хватились — Жайнак испуганно озирался. — У кургана они сразу схватят. Полезем в нору?
— Ну, а если схватят, что нам будет? — Чокан злился от страха и унижения. — Чего нам-то их бояться?
— Не говори, торе-тай. Султан так повелел, не иначе. Это они по его приказу едут. Добром дело не пахнет. Султан сердит. К нему на глаза сейчас хоть не попадайся. Не только обругает, но и побьет.
Всадники были совсем рядом. Уже можно было отличить знакомые голоса. Мальчишки окончательно перетрусили. Дрожащей рукой Жайнак схватил Чокана за руку. Маленький торе покорно последовал за рыжим своим приятелем.
Несколько шагов вниз по склону кургана, и беглецы юркнули в темный зев пещеры. Их сразу обдал гнилостный сырой запах.
— Тише, не шевелись, — шепнул Жайнак и замер.
Копыта простучали почти над их головами. Каждое слово доносилось сюда, в затхлый мрак.
— И здесь их нет.
— Не спрятались ли в нору?
— Нет, не решатся. Там темно, как в могиле.
— Если бы полдень, а сейчас дело к вечеру. Смотрите, солнце уже село.
— Давайте обыщем пещеры.
— А толк какой? Там столько ходов — сами заплутаемся.
Голоса постепенно удалялись. Потом совсем стихли. Видно, посланцы Чингиза потеряли надежду найти беглецов.
Убедившись, что опасность миновала, мальчишки осторожно вылезли из пещеры. Густые сумерки окутывали Каскыр-ойнак.
Тем временем верховые возвратились в аул. На почтительном расстоянии от юрты Чингиза спешились, стали совещаться. Нелегко было доложить, что поиски ни к чему не привели. Разгневается Чингиз, обрушится на того, кто придет с дурною вестью. Жалеет сына, волнуется.
— Кто смельчак, кто пойдет?
Джигиты понурились, уставились в землю.
И тут раздался низкий, сиплый голос Абы:
— Ладно уж, я.
Повернулись в его сторону, посмотрели удивленно. Ну и бесстрашный человек наш Абы. Напутствовали его:
— Удачи тебе, если решился. Только смотри, не напугай хана с ханшей. Не отбирай надежды, объясни как-нибудь помягче.
Самые настырные допытывались, какие именно слова скажет он Чингизу, допытывались отчасти из любопытства, отчасти, чтобы помочь каким-нибудь советом.
А третьи говорили:
— Ну, что вы лезете к человеку? Раз взялся, значит, доложит. Вместе с ним рос, в одном котле кипел, в делах его участвовал. В первый ли раз ему стоять перед ханом. А вы со своими советами. Иди, иди, Абы.
И Абы вошел в юрту. Опершись на подушку, усталые и нахохленные, сидели Чингиз, Шепе и Зейнеп. Вскинулись к нему, заговорили в один голос.
— Нашелся?
— Найдется, — уклончиво отвечал Абы, не желая огорчать родителей и дядю. Но разве их можно было провести? И они снова переспросили чуть ли не хором.
Абы вновь ответил так же односложно:
— Найдется.