Промелькнувший метеор (книга 1)

— Да, понимаешь, — мямлил Шепе, — съездил я в этот аул, договорился по делу, наелся мяса ягненка, а здесь, в Орде, одолела жажда. Время, сама знаешь, за полночь. Думаю, в столовой юрте кумыс свежий, сладкий. Пойду-ка напьюсь. Слез с коня. Юрта открыта. Баба эта, Кунтай, спит. Я ее разбудил, осторожно разбудил. Тихонько спрашиваю: «Кумыс у тебя есть?» Она также тихонько отвечает: «А кто ты?» Видно, ждала кого-то. Но мне-то зачем об этом знать? Я и ответил: «Шепе». Тут эта сучка вскочила с постели и давай орать на меня. Я ее успокаиваю, а она расшумелась еще сильней. Что, говорю, с тобой? Тебе что, кумыса жалко? Не перестала кричать, хоть убей! Мальчишку разбудила, чуть не весь аул на ноги подняла. Что мне оставалось делать? Взял и выбежал из юрты.

— Но сам ты почему раскричался, так ее проклинал?

— Разозлился на эту бабу, вот и кричал.

Шонайна засомневалась: правду он говорит или врет? И вдруг вспомнила:

— А где твоя лошадь, Шепе?

— На привязи, — брякнул он, не подумав.

— Где на привязи? — переспросила Шонайна, сообразившая, что Шепе начинает что-то путать.

И Шепе замолчал. Почувствовал, она вот-вот его поймает.

— Спрашиваю тебя, где на привязи?

— Там, на аркане, возле той юрты.

— Пойдем ее вместе приведем, — и Шонайна, вцепившись в загривок мужа, попробовала его потащить к столовой юрте.

Коротышка упирался как только, мог, даже отбрыкивался, но унять Шонайну было уже невозможно:

— Идем, пока душа держится в теле, а то света белого не увидишь!

«Плохи мои дела», — подумал Шепе и вдруг воскликнул, хлопая себя по бокам и делая вид, что вспомнил:

— Что я тебе сгоряча наговорил? Да не у юрты моя лошадь, а в овраге. Я ее там стреноженной оставил. Решил, зачем по аулу скакать и возле юрты привязывать? Еще ржать начнет, народ разбудит.

— А седло твое где? — не к месту спросила она.

Он ничего не ответил, решив про себя, что может окончательно завраться.

— Путаешься ты, коротышка. Ничего от тебя не добьешься.

Теперь уже окончательно убежденная, что Шепе врет от начала до конца, Шонайна напряглась и поволокла мужа в свою юрту.

— Уж дома мы с тобою поговорим, герой.

Шепе ничего не ответил. Он, кажется, признал, что сопротивляться бесполезно.

… Выглянув из юрты и всматриваясь в ночную темень, Зейнеп и Чокан смутно видели, как удаляется притихший Шепе на поводу своей решительной Шонайны.

— Так ему и надо! — с облегчением вздохнула Зейнеп.

Они говорили вполголоса.

— А что может сделать этот дядька моей Ак-апе? — спросил Чокан, в чьей душе еще не улеглась тревога.

— Ты лучше представь, как достанется сейчас коротышке! — не совсем впопад отвечала Зейнеп, думая о своем и больше всего ненавидя в эту минуту Шепе.

— Достанется, значит — поделом! Убили бы его, я не пожалел! — Чокан не мог скрыть своей мальчишеской злости. — Лишь бы Кунтай оставил в покое.

— Да ничего он теперь не сделает, — успокаивала мать сына.

— Не сделает, не сделает, — недоверчиво, в раздумье повторил Чокан, — он же сказал: «Если эта баба останется здесь, я уйду из аула».

— Не знаю, сынок, не знаю, пойдем лучше спать…

Вдруг со стороны аула Карашы они увидели в уже рассеивающейся ночной мгле чей-то силуэт.

«Кто бы это еще бродил здесь?» — разом подумали и сын и мать.

Напрягая зоркое свое зрение, Чокан первый узнал Ак-пана.

— Акпан, говоришь? — и Зейнеп нежно погладила голову сына. — От Акпана нельзя ждать ничего худого. Он сумеет защитить нашу светлую сестру. Он ей поможет в горе. Пойдем, Канаш, спать…

И они ушли.

Нам теперь подробнее следует рассказать об Акпане, которому предстоит сыграть важную роль в дальнейшем нашем повествовании.

Как помнит читатель, у отца Нуртая Каукара был брат Кантар. Каукар и Кантар мало походили друг на друга. Каукар унаследовал от Кулболды множество разнообразных способностей, а Кантар только силу и доброту. Могучее телосложение Кантара повторились и в его сыне Акпане. Уже подростком Акпан прослыл в ауле Карашы гигантом-джигитом. Злым человеком его никак нельзя было считать, но характер у него вырабатывался нелегкий.

Кантар рано приучил сына к труду. Долгие годы отец и сын вместе доили кобылиц Орды.

Во времена Вали-хана, Айганым и при Чингизе умелой дойке кобылиц придавалось большое значение. Тут применялся способ, известный под названием «жебей». Жеребята во время дойки привязывались к веревкам — жели, натянутым на колья. Кобылицы находились против своих жеребят. Доили два, а то и три раза в день. Пока выдаивали весь ряд кобылиц до конца, — а их насчитывалась добрая сотня, — можно было вновь приступать к дойке сначала. Вымя к этому сроку снова наполнялось молоком. После дойки Кантар и Акпан заставляли кобылиц пробежаться по кругу. Молоко не сразу сливали в сабы и отправляли в аул. Его надо было сперва остудить — иначе кумыс получался таким кислым, что скулы сводило. Холодное молоко сливали в сабы только к вечеру, потом доставляли на верблюде в столовую юрту, а уж там взбалтывали всю ночь напролет, и напиток приобретал сладковатый вкус и крепость.

В уменье выдаивать кобылиц и приготовлять молоко Кантар, а потом и Акпан не имели соперников в ауле.