Промелькнувший метеор (книга 1)

Но Кантар был смиренным работягой, безропотно переносившим и оскорбления и даже побои. Акпан, в трудолюбии не уступая отцу, вырос обидчивым и мог постоять за себя. Сам он никого не трогал, в споры, и тем более драки, не лез. Но если его задевали, не скупился на сдачу. Второй раз обидчик уже не решался к нему подходить. Акпана уважали в Орде за многолетнюю и не каждому сподручную работу. Он имел всегда свою сыбага — долю жирных кусков мяса, остававшихся на дастархаие после неизменных гостей. Он предпочитал курдючное сало ягненка, а до мяса не был большим охотником. Четыре-пять горстей в ладони, и он уже насыщался. Зато кумыс он пил по-богатырски. Рассказывали, шесть специально для себя припасенных чаш он легко опрокидывал одну за другой.

Обид он не прощал не только равным себе, но и своим хозяевам. Как-то в Орде забыли оставить долю мяса, причитающуюся ему по заведенному порядку. И Акпан перестал появляться в Орде. Даже заносчивый Чингиз обратил на это внимание и вызвал его к себе:

— Ты почему не заходишь?

Акпан невнятно ответил, что, мол, было некогда. Чингиз сообразил — дояр что-то скрывает. Сказал еще настойчивее:

— Не таись, говори правду. Вижу, что ты обижен.

Пришлось Акпану быть откровенным:

— Не таюсь, обижен. Недостойным внимания Орды оказался…

Чингиз подумал и понял. Значит, не оставили ему его сыбаги, его доли. Несправедливо поступили. Где еще найдешь такого работника — умелого, трудолюбивого, опрятного. Ободрил добрым словом Акпана, поругал виновных. После этого случая доля Акпана всегда оставалась неприкосновенной.

У Акпана были свои малые причуды. В свободное от дойки и ухода за кобылицами время он любил принаряжаться, насколько позволяли ему его скудные средства.

«Должно быть, он и взаправду потомок калмыцких беков», — втихомолку подшучивали над ним охочие до всяких пересудов аулчапе. «Верно, по этой причине он и жениться не хочет. Чтобы взять в жены достойную, у него нет скота на калым. А случайную бабу ввести в дом калмыцкая гордость не позволяет».

В чем-то аулчапе, возможно, были и правы.

Ему было уже за тридцать, когда погиб Нуртай. Дырявая черная юрта, пяток коз да одногорбый верблюд — вот и все, что досталось Акпану после смерти отца. С ним была его старая мать, с трудом присматривавшая и за этим малым хозяйством.

Теперь, когда Кунтай осталась вдовой, в ауле чаще и чаще стали поговаривать, что дорога к ней может принадлежать только Акпану. И по обычаю и как хороший человек — он самый подходящий муж для неё, еще молодой, полной сил. Возьмет он Кунтай, бог благословит их.

И только один человек не хотел об этом и слышать: это был Шепе.

… Теперь вернемся к событиям той тревожной ночи, которые оставили в смятении оскорбленную Кунтай, так напугали Жайнака, взволновали Чокана и Зейнеп.

Отчаянные крики мальчугана и шум в Орде достигли и аула Карашы. Проснулся Акпан. Сон его всегда был чутким: он по очереди с другим пастухом уходил в ночное, привык быть настороже, а в эти дни, после смерти Нуртая, его не покидали постоянные беспокойные предчувствия.

Крик в ночи… Может, почудилось? А может?.. Что-то очень близкое, знакомое было в этом отдаленном жалобном вопле, так похожем на зов жеребенка, задираемого волком. Жайнак! Неужели Жайнак? Акпан считал, что его никто не смеет тронуть. Он привязался к мальчику и как к родственнику и потому, что сам не имел детей. В свои редкие свободные часы он так любил возиться с Жайнаком, играть с ним в незатейливые ребячьи игры. Когда, случалось, Акпан приходил ранним утром в столовую юрту, он склонялся над спящим племянником и вдыхал его запах. А стоило мальчугану проснуться, как горячо его обнимал. Жайнак и при жизни отца считал Акпана одним из самых дорогих людей. А теперь он видел в нем свою опору. Жайнак не давал себя в обиду сверстникам, мог сам постоять за себя. Но от взрослых обидчиков его ревностно оберегал дядя. Как-то Акпан узнал, что Жайнака побили. Не за серьезную провинность, а за маленькую мальчишескую шалость. Акпан вскипел и решил наказать обидчика. Дело не обошлось без оплеух. С той поры Жайнак был в безопасности.

И вот отзвук этого жалобного крика в ночи…

Акпан вскочил, быстро подпоясался сыромятным ремнем с прикрепленным к нему ножом и в нижнем белье, с непокрытой головой выбежал из юрты. Напрасно мать, Батикей, удерживала его, взывала: «Куда ты, голубок мой?»

В ауле Карашы, ближе к Орде, уже собралось несколько человек. Неведомыми путями жители черного аула догадывались, что там произошло. Уже было известно о скандале между Шепе и Шонайной.

— Куда ты, Акпан? — крикнули ему. Он не остановился.

Его схватили за руку.

— Пустите! Если что случилось, и их зарежу и себя.

Его успокаивали, как могли, а один зоркий джигит сказал:

— По-моему, баба потащила своего Шепе домой. Засмеялись:

— Плохи его дела, значит…

А стоявший чуть поодаль старик, сгорбленный годами, но ясный умом, нашел слова, отрезвившие Акпана: