Промысловые были

Лавря долго рассказывал, как излаживал ворот. Как добыл колодину из дуплистой кедры́, выпилил вагу, палок наготовил. Потом лед пропилил под вагу, вагу в дыру просунул, в камни донные упер. Как ее выталкивало течением, и он ее заклинил в булыганах на дне – показал руками. Все – деваться некуда – представили, как он шарит подо льдом вагой и через эту гудкую вагу ощущает дно в скользких камнях. Как «напялил на ее колодину», обмотал веревкой, палку в петлю воткнул. «Буран» цопэ – и от те пожалста – на сухом, еще и помытый, хе-хе! Хоть глядись.

– А… – было открыл рот отец.

– А потом, когда второй раз-то ухнул – у меня воротишко наготове! Хоть под любой лед вались. Так что, как говорится – не будь тетерей – борись с потерей!

Лавря весело глянул на братьев. Отца окончательно скрутило от возмущения. Хуже всего было, что парень-то все верно сделал и его похвалить следовало, но уж больно кичился и краснобайничал – когда только выучился?! На рации на этой, поди! Как подлипнут к ней – не оттащишь.

Братья не ожидали такого поворота и смотрели на отца.

– Молодец, ничо не скажешь, молодец! Но только вот слушай. Тетеря, потеря… Еще поговорка есь – дурная голова ногам спокою не дает. Ты на гору с кило́мет залез, полгектара леса угробил, и чуть пуп не сорвал. А я, – он подмигнул Тимофею, – одним сучочком управился! От так от! – Иван потрепал Лаврю по плечу, приобнял и торжествующе оглядел избушку. Все засмеялись, а Лавря потупил глаза.

– А что с воротом нашелся – молодец! – и все равно ввернул: – Не зря учил, ха-ха!

Потом помолчал и добавил:

– Каждому Бог по силам урок дает. А выбор всегда есть. Все-е-егда…

Наутро дымили на прогреве снегоходы, собаки заходились лаем, чуя дорогу и боясь, что их оставят. Ветерок метнул снежную пыль с елки. В жилу с ним раскатно прокричала кедровка. Сыновья доувязывали нарты с грузом, которого набиралось: палатка, жестяная печка с трубами, капканы, бензин. Лавря прилаживал пилу, с силой суя под веревку – царило то дорожное возбуждение, преддверие нового, неизведанного, ради чего, наверное, и существует эта чистая и крепкая жизнь… Погодка стояла «само то», без сильного мороза, но и без тепла, без снега. Розовеющее небо, дымочка. Редколесье в сахарных елочках.

Вот и двинули наконец. Передо́м с легкой нартой шел в спиральном облаке Лавря, особенно воодушевленный и будто еще повзрослевший за́ ночь. Иван ехал по готовому следу за сыновьями, и дорога не забирала внимания, а шла в размышлениях: что там за изба? Насколько мог разорить ее медведь? Не горело ли там в последние годы? Есть ли ла́баз? Если есть – то наверняка там спальник, еще что-нибудь нужное, может, даже крупа для собак. Да мало ли что. В тайге каждая крупинка на пользу. Если лабаз есть, то, скорее всего, на ноге – на листвени или двух.

Тогда еще не вошли в обиход железные бочки от бензина – с надевающейся крышкой на болтах. Их привязывают тросом к дереву, и медведь сколько угодно ее мусолит, но не укатит и не вскроет. Только царапины оставит и шерсть на гайках. И Иван хоть и перешел давно на бочки, но сердцем любил именно рубленые лабаза на ногах.

Дерево надо выбрать без намека на прелость – медведь гнилое сердце учует сразу и сгрызет. И чтоб не смог ни зацепить, не скинуть. Целая премудрость, как закрепить пол-помост на стволе. Понятно, с лестницы начинается, а дальше на нужной высоте врезается крестовина под будущий помост. Потом опиливается ненужная часть дерева, та, что над тобой. Еще полбеды нынешней легонькой пилой, а «уралом» или «дружбой» попробуй! И еще не свернись с верхотуры! И спили так, чтобы пол-лесины, падая, тебя не пришибла и не сбросила, не впечатала. Вот опилил, затрещало, отдалось по стволу – и вот валится с хряском тяжеленный кронистый остаток. И в момент отделения – дико сотрясается-играет освобожденный от груза материнский ствол с крестовиной и тобой, вцепившимся в обрубок, держащим пилу со жгучим глушителем. В запахе моторной гари усыпанным по глаза липкими смолевыми опилками.

Само́му ла́базу еще и крышу надо сделать. Решить, из чего – с доски ли пиленой? Или корьем покрыть? А еще ошкури ногу от самых корней до помоста – чтоб не гнила и чтоб труднее было забраться, хоть кому – хоть мышу.

Ближе к вечеру добрались наконец и до места, профиль экспедишный вывел. Мало того, что избушка целенькая стояла под снежной шапкой, да еще и лабаз рядом, как подарок. Избушечка небольшенькая, но ладная, и главное, крыша целая. Накатали площадку… А место великолепное. Лес вроде и густой, но у берега проплешина, редкий листвяжок по краю. Видна и река в повороте, и горы. Квадратные, с гранеными боками, бело-пребелые. У горизонта свинцово-синее вечернее марево и они на его фоне светятся мелово и нетронуто.