Промысловые были

Леонид. 1996

Иван медленно поднялся, обулся, накинул азям и вышел из зимовья́. Подошел к берегу и прислонился к шершавому стволу листвени. Была видна река в таежных серых сопках и вдалеке квадратные горы. Нежно-меловые в рассветную розовинку, они стояли и прекрасные, и непоправимо другие.

Фарт

Рождественская история Напильники

Из-за стола поднялся длиннолицый, похожий на ящера человек очень прямой осанки. Длинный выгнутый нос, небольшая, тоже длинная, коротко стриженная голова. Жилистая шея, переходящая в затылок и череп в одну линию. Очень живая, извивающаяся, она длинно торчала из ворота, как из норы, и словно хотела вылезти, а ее изнутри кто-то осаживал, дергал, а она оборачивалась огрызнуться.

– Здравствуйте, Валерий Ирари… – сбился Баскаков и протянул книгу. – Это вам, подписанная!

– Ил-ларионович, – зычно, напористо-четко и как-то уставно́ поправил Илларионыч и без паузы резанул: – Ну что у вас?

Протянутую книгу он, кивнув, бросил в ящик стола, как в лоток, и громко задвинул.

Баскаков, заражаясь скоростью, изложил дело.

– Да, базы объединили, не один вы погорели. Регламент, правда, обжаловали… Но на это рассчитывать… – покачал головой Илларионыч. – В общем, скажу так: бесполезное дело. Можно ехать на Владивостокскую таможню и искать концы… Но это все деньги. И время ваше…

– Да то на то и выйдет.

– Дак в том-то и дело! – радостно подхватил Илларионыч и закруглил: – Мой совет – продавать.

И вдруг возмущенно сыграл шеей:

– Только пэтээс[14] не отдавайте ни в коем случае. Будут просить – ни под каким видом! Удачи!

Баскаков все давно решил, а к Илларионычу сходил больше для проформы и чтобы не обидеть знакомого, устроившего встречу. Таких Илларионычей он за год навидался. Сейчас начиналось главное…

В назначенный час приехал Анатолий. Подошел вразвалочку, полноватый, губастый до какой-то рублености – губы, как кубы, с гранями. Слова выговаривал с особой спокойностью, как-то олепляя губами согласные «б», «п» и «ль».

– Ребята щас подъедут, – и глянув в телефон, брякнул буквой «б»: – Хе, зара-бо-тались.

Будто в уплату за их опоздание начал неторопливо рассказывать, куда ездил, что пытался купить и как все дорого. Рассказывал больше для себя, чем для собеседника.

– У нас в городе хрен поймешь. Едешь по Гоголя – одна сантехника. По Луначарского – одни мойки. Скоро все заправки на одной улице соберут. – Он, видимо, чувствовал здесь зубоскальскую основу, но чего-то не хватало. И вынужденно сказал: – Бензин до того левый…

– Не знаю. Я на КНП заправляюсь, – чтоб не молчать, пожал плечами Баскаков.

– А че за КНП? – вдруг заинтересовался Толя.

– Красноярскнефтепродукт.

– А-а-а… – Он воодушевился. – Тогда понятно. Хе, короче, тут у нас, на Щорса, эти сидят… Синяки… Бензин стреляют и нюхают. А я стою на заправке, слышу такой базар: «Че, Борода, ты на чем сидишь нынче?» – «Я на Сургутнефтегазе…». «А я на Сибирской Сырьевой». А один обморок, бритый, не оброс еще, весь в портачках, токо освободился… – «Ос-во-бо-дил-ся» Толя медленно и подробно произнес особенно обработав, обубнив губами, так что «б» копилось и потом облегченно срывалось: – Уже сидит торченый. «Вы че, уроды, тут гоните, меня слушайте, я все пере-про-бовал, даже Бритиш Петролеум, х-ха, и я так скажу: та еще брага, и Сибнефть – сивуха, Новосибирскнефтегаз – вообще бурдымага, и Альянс, и Роснефть – ничего не канает. Только КНП! КНП – это да! Это тема!» – и поднял палец. – Ха-ха! От черти! – Толя не спеша, в разбежечку, смеялся. – Я бы тому, кто КНП рулит, такой ролик бы подогнал. Ха-ха-а. Вы там спросите у своих. Может, выход есть? Ха-ха. А я все думаю: че за КНП? Это же не наша, Красноярская… Па-ня-я-ятно.

Наконец подъехали двое. Анатолий изо всех сил показывал, что он сам по себе, а они сами. Баскаков негромко поинтересовался, как они погонят машину без документов, а Толя бросил небрежно:

– Д-да! – И добавил с оттенком одновременного и отстранения, и пренебрежения, и восхищения: – Эти безбашенные разберутся!

Безбашенных звали Серега и Валера, и они были как пара сказочных механиков, каких-нибудь Болтиков-Напильников. Небольшие, сухие, с рельефными лицами – серые, не то в щетине, не то в металлической пыли. На жуликов не походили, а скорее напоминали инженерных студентов, проходящих практику в заваленном металлом цеху, где с потолка сыплются железные опилки. Спорые, слаженные, нацеленные. И одновременно какие-то предельно изношенные.

Баскаков завел машину. Открыл капот.

– Так, так, так… – вязко заметались Напильники. – Где от закрылков половинки? Че, накладки на педаль нет? Так, а туманка? Серый, че там вторая туманка? Целая? Где? В этой коробке? Ага, вот она…

– Парни, короче магнитофон отдельно пять тыщ, – веско сказал Баскаков. – Я специально не стал вынимать.

– А может, отдадите? А?

– Нет, двести сорок пять. С магнитофоном.

– Ну, может, двести сорок? С ма́фоном?

Уперлись в магнитофон и в двести сорок, будто припирает стена или на билет не хватает. Баскаков, чтобы не сбиться с главного, уступил.